— Товарищи командиры, прошу к столу, — торжественно произнес старший помощник и распахнул дверь в столовую. Без сутолоки, но и не задерживаясь, офицеры двинулись за старпомом.
Жичина, к его радости, вроде бы и не заметили. Он вошел в столовую последним, все уже уселись, и только его друзья по столу, приветствуя его появление, стояли навытяжку. Он сел, сели и они. Шутливый парад достиг цели — Жичину стало весело.
— Тебя в одиночестве-то не лучше кормили? — спросил лейтенант Митяшов.
— Лучше, — с усмешкой ответил Жичин. — Того и вам желаю.
— Мы бы с нашим удовольствием. — Штурман даже облизнулся. — Правда, Митя? — Он перевел взгляд на Голубева.
А Голубев то ли не слышал, то ли не захотел ввязываться в этот разговор. Он повел философскую речь о добре и зле, о том, что зло безродно, а у добра всегда есть дом, есть родина. Не особо надеясь, что эти слова произведут на друзей-соседей должное впечатление, он заметил для пущей важности, что высказанные им мысли принадлежат Льву Николаевичу Толстому и что он, Голубев, лишь полностью их разделяет.
Упоминание о Толстом всколыхнуло в Жичине собственные раздумья, навеянные ночным чтением, но воли этим раздумьям он не дал. Ему не очень ясно было, с какой целью затевал Голубев этот разговор о добре и зле. Подкрепить душевной щедростью его, Жичина? Вроде бы ни к чему, он не нуждался в подкреплении, и Голубев должен был бы если уж не знать, то догадаться об этом. Защищать Жичина от Митяшова не было никакого смысла. Может быть, все дело в Неверове?
Едва Жичин глянул в его сторону, как Неверов, махнув рукой, напустился на Голубева.
— Хватит тебе философию разводить. Неужели не надоело? Главное в том, что Федор теперь полноценный моряк, испытавший всю флотскую службу. Теперь и весь стол наш полноценный. А ты опять в заумь ударился…
В другой раз Голубев мог и не пропустить эту тираду мимо ушей, теперь же он лишь расцвел в улыбке.
— Неужели и ты на губе бывал? — спросил Митяшов. — Сдается мне, чужие заслуги себе приписываешь.
— Представь себе — не приписываю, — весело ответил Неверов. — Губу испытал дважды.
Да-а, удивил Жичина Неверов. И Голубева удивил, и Митяшова.
В этот вечер Жичину предстояло еще одно лицезрение. Нельзя сказать, что он терзался опасениями за эту встречу, но мысли его возвращались к ней то и дело. Он думал о ней в каютном уединении, не давала она ему покоя и сейчас, после скудного, но веселого ужина с друзьями. Шаги свои он вроде бы обмозговал заблаговременно, теперь не потерять бы свой лад.
Прошел час, и он спокойно направил свои стопы в кубрик. Молодцевато спустился по крутому трапу, выслушал доклад мичмана Кузина, повернулся к строю.
— Здравствуйте, товарищи.
— Здравия желаем, товарищ лейтенант!
На него уставились десятки глаз, одна пара пытливее другой. Он знал, чувствовал: на уме у них самое доброе, не виноваты же они в том, что их гложет любопытство. Конечно же, они хотят знать, какое будет наказание Агурееву. Жичин держался спокойно, а глаза его сами, без ведома хозяина, потеплели, заискрились, и он тотчас же увидел их отблеск в глазах радистов, смотревших на него с искренним сочувствием. Было одно любопытство, а теперь и сочувствие. Разве от них скроешь что-либо?
На Агуреева он не смотрел, не хотел видеть его смятения, но ощущал его всем сердцем, каждой своей клеткой.
— Знаю, — сказал Жичин, — что эти дни были плодотворными. — Он отступил шаг назад, чтоб лучше видеть весь строй. — Отработаны все поставленные задачи, хорошо отработаны. Я лично в этом не сомневался. Молодцы. Завтра предстоят более серьезные дела. Обращаю особое внимание на связь с корректировщиками. Все. Желаю удачи.
Он козырнул и пошагал к трапу. После вечерней поверки он обычно задерживался в кубрике и вел со своими военморами душевные беседы. Сегодня он изменил этому правилу, пусть беседы по душам будут без него. А они будут, будут, эти беседы. Как им не быть, когда командир получил строгое взыскание, а главный виновник отделался испугом? Он, Жичин, тоже, конечно, виноват, но, не попади Агуреев в комендатуру, Жичина могли даже похвалить за добрую инициативу. Хлопцы прекрасно это знают.
У самой каюты Жичина догнал мичман Кузин.
— Товарищ лейтенант, разрешите напомнить? Вы не забыли про взыскание Агурееву?
Нет, мичман, он не забыл, такие вещи не забываются, но напоминания об этом он ждал, оно весьма кстати.
— Проходите, мичман. — Он открыл каюту, пропустил гостя. — Садитесь. — Мичман медлил, ждал, когда сядет Жичин. — Садитесь, садитесь, я трое суток сидел, надоело. — Он прошелся по каюте и тоже сел.