…Перед обедом зашла Валентина Александровна. На ней, как всегда, был белоснежный, ладно скроенный халат, как всегда, она была спокойна, приветлива, лицо светилось доброй, мягкой улыбкой. Она была красива, наша Валентина Александровна. Красил ее мягкий овал лица, большие серые глаза и вьющиеся волосы.
— Как Егорушка? — спросил я. Капитан хоть и не спрашивал, но знать это хотел не меньше меня. Когда вошла Валентина Александровна, он тотчас же поднялся, придвинул ей стул, а сам сел на койку. Она могла остановить его — двигать стул было ему нелегко и непросто, — но не остановила, это было бы для него еще больнее.
— Худо, — ответила она, присаживаясь. — Глубокие раны, воспаление дикое… Плохо, что рентгена у нас нет.
— Что ж теперь будет? — спросил, не выдержав, капитан.
— Будем думать, — ответила Валентина Александровна. — Мы будем думать. А вы, пожалуйста, лежите спокойно. Ваш высший долг сейчас — лежать спокойно.
— О высшем долге нам раньше надо было думать, — мрачно сказал капитан.
— А вы и думали и исполняли его. Не вам это говорить.
— В моем положении все можно говорить, — возразил капитан. — А еще лучше — молчать да помалкивать.
Не мог он, даже при Валентине Александровне не мог сдержать свою боль. А может быть, и не захотел.
— А ну-ка на перевязку, молодые люди, — сказала она. — Может, перевязки вам и не хватает, чтоб дух бодрый хранить, соответственно чинам вашим и званиям. — Она встала и шагнула к двери. Обернувшись, добавила:.— Приходите сейчас же.
В перевязочной, куда мы с капитаном вскоре заявились, нас ждала не только Валентина Александровна. Вместе с ней на нас во все глаза, живо и пристально смотрели юные девчонки в белых халатах. Хотя мы знали, что все они из школы медсестер, недавно открытой в этом тихом уральском поселке, обнажать и демонстрировать перед ними свои искалеченные ноги нам, конечно, не хотелось. Хватит с нас и того, что мы каждый день испытываем муку, демонстрируя их Валентине Александровне. Эти мысли были написаны на наших лицах с предельной четкостью, и Валентина Александровна поспешила успокоить нас.
— Я не стала бы испытывать ваше терпение, — сказала она, — если б ваши раны не были характерными. И у того и у другого. Поверьте мне и не переживайте. С кого начнем? С вас, пожалуй, товарищ лейтенант.
Она уложила меня на стол животом вниз, так, чтоб моя рана под самой коленной чашечкой была хорошо видна этим глазастым девчонкам. Выждав, пока они выбрали себе удобные места для наблюдения, Валентина Александровна продолжала:
— Лейтенант Жичин служил на пароходе и рану получил…
— На корабле, Валентина Александровна, — взмолился я, оскорбленный за свой крейсер. — На боевом корабле.
— Какая разница? — спросила она с недоумением.
— Большая, Валентина Александровна. Такая же, как между инфарктом и аппендицитом. Может, даже больше.
— Допустим, — смирилась она. — Ранило лейтенанта осколком бомбы. Осколок, надо полагать, большой и острый — смотрите, какая рваная рана. Судя по тому, что не видно выходного отверстия, осколок прячется где-то здесь, и его, должно быть, придется извлекать, хотя это опасно — можно повредить нервный узел и оставить стопу недвижной. Плохо, конечно, что нет рентгена… Вот уж поистине как без глаз.
Обработав мою рану, она поручила перевязку сестре, а сама занялась капитаном. Его водрузили на соседний стол, и девчонки, к большой моей радости, потянулись одна за другой к нему. Теперь я мог вздохнуть во все легкие. Пока мне бинтовали ногу, я слушал объяснение Валентины Александровны.
— Здесь случай совсем иной, — говорила она притихшим девчонкам. — Капитан Крутоверов подорвался на мине. Ему раздробило стопу, и ее пришлось ампутировать. В медсанбате, куда попал капитан, был, видимо, не очень опытный хирург и инструменты оставляли желать лучшего.
Не зная того и не ведая, Валентина Александровна была близка к истине, хотя медсанбата капитан миновал. Хирург у него на самом деле был без всякого опыта, и орудовал этот хирург тупым ножом. Если бы Валентина Александровна знала об этом, она, наверное, не рискнула бы сказать то, что сказала.
— Придется вновь пилить, — продолжала она, — на такую культю протез не поставишь. Видите, девочки? Предстоит вторая ампутация. И сделать ее должен опытный хирург… Это ведь серьезно, на всю жизнь…
— Конечно, на всю жизнь, — ответил капитан. — Оттого я и вверяю вам свою судьбу. Правда, без ведома, без спросу…
— Я не о том… — Валентина Александровна слегка побледнела.
— А я и о том… Заодно уж, пан или пропал.