— Что ты! — возразил я. — Тогда наверняка пойдут разговоры, да еще какие — не остановить.
— Что же делать-то? — она смотрела на меня и растерянно моргала глазами. — Я и сама хотела у тебя спросить…
Сейчас, пожалуй, что ни делай, все будет плохо. Только любопытство разжигать.
— Поговорили — и хватит, — сказал я. — Валентина Александровна все равно знает, а Борис… Бориса я постараюсь оградить. Сейчас самое лучшее — будто ничего не произошло.
Привезли на перевязку раненого, и разговор наш прервался. Сильные пальцы Ольги вновь заплясали-забегали по злополучной моей стопе. Вслед за коляской в кабинет вошла Валентина Александровна. Она зорко нас оглядела, улыбнулась едва заметно и посоветовала нам перейти в другой кабинет.
— А мы уже почти закончили, — ответила, смутившись, Ольга.
— Тем более, — сказала Валентина Александровна.
Мы вышли в коридор, заглянули в один кабинет, в другой — они были заняты — и решили направиться в нашу палату. Ольга пропустила меня вперед, поотстала немного и сказала, что хочет посмотреть на мой шаг. Я старался идти лучше, прямее, а получалось у меня хуже обычного.
— Иди легче, как всегда ходишь! — крикнула она вслед. — Вот так, вот так, молодчина.
Она догнала меня, взяла за руку.
— Скоро ты совсем перестанешь отставлять ногу.
— Дай бог, — ответил я.
Едва мы вошли в палату, сосед мой Борис Крутоверов, читавший книгу о Суворове, поднялся с постели, обмолвился шуткой с Ольгой и спешно куда-то засобирался.
— Куда вы, Борис Трофимыч? — спросила Ольга. Она, как и я, опасалась за него: вдруг и ему наболтают невесть что.
— Дельце одно у меня есть, — ответил он уклончиво. Никакого дела у него не было, захотел нас оставить одних.
Когда он вышел, мы переглянулись и оба смутились.
— Попробуем теперь расшевелить ее. — Ольга кивнула на стопу. Она усадила меня на кровать, сама села рядом на табуретку и положила мою ногу к себе на колени.
— Если будет больно, не терпи, говори сразу, я должна это знать.
Начала она с пальцев. Потрогала, погладила, посгибала и поразгибала суставы. Потом перешла к стопе. Вниз стопа опускалась легко, свободно, а вверх почти не двигалась. Это и мешало мне ходить. Ольга пошла на хитрость: не двигается вверх — бог с ней, пока потерпим, попробуем подать ее слегка влево да вправо. Попыталась и расцвела в улыбке: влево стопа подалась. Не на много, на самую малость, но подалась. И вправо пошла.
Не веря своим глазам, Ольга осторожно, не спеша повторила оба движения.
— Видишь?! — воскликнула она. Глаза ее горели, на лбу и на кончике носа блестели капельки пота. — Сейчас влево да вправо, а потом и вверх пойдет. Как миленькая пойдет!
Она еще раз коснулась пальцев, обняла ладонями стопу, легонько тормоша ее и поглаживая.
— Не больно было? — спросила она.
— Ни капельки.
— Ты не обманываешь? Говорят, все моряки — обманщики. У них, говорят, в каждом порту есть женщины, и живут они с ними как обвенчанные. Это правда?
Она смотрела на меня светлыми глазами и ждала ответа, а мне было смешно.
— Это тебе бабушка сказала?
— Может быть, и бабушка. Какая тебе разница?
— А все же?
— А как ты узнал? Давай говори.
Я взял ее руку и поднес к своей щеке. Щеки у меня пылали, а ладонь ее была холодная.
— Очень просто, — ответил я. — По одному слову. Кто из твоих подружек захочет в наше время венчаться? Никто. Стало быть, и разговор про венчание они не заведут. Одна бабушка твоя и остается.
— И правда, — сказала она сокрушенно. — Как же это я? Так ведь и тайну военную выдать можно.
Чистая, бесхитростная, она показалась мне светлой звездочкой на зловещем грозовом небе войны. Может быть, такой вот манящей звездочкой и жив человек, ради нее борется, воюет, идет на смерть.
— Тайну военную ты не выдашь, не бойся, — успокоил я Ольгу.
— Ты отвечай на вопрос, — потребовала она. — Забыл, что ли?
Я не забыл. Как забудешь? Если б знал, что сказать, сразу же, наверное, и ответил бы.
— Видишь ли… Я ведь и моряком-то настоящим был чуть больше года. На корабль пришел перед самой войной. Может быть, и есть такие, о каких ты говоришь… Но я думаю, вранья больше…
Пряча улыбку, она непроизвольно погладила мою стопу, и я понял, что ответ пришелся ей по душе. За дверью в коридоре кто-то громко окликнул Валентину Александровну, Ольга пропустила это мимо ушей. Она смотрела мне в глаза, а пальцы ее пружинисто и нетерпеливо ходили по стопе.