— Думаешь, я хочу? — Теперь остановился я и невольно вздохнул.
— И ты не хочешь, я вижу. — Она нечаянно посмотрела на окна двухэтажного рубленого дома, откуда нас разглядывали любопытные глаза, и улыбнулась. — Нам, пожалуй, не надо останавливаться.
Подгоняемые посторонними взглядами, путь до ее дома мы прошли нервным торопким шагом. Ольга напряженно о чем-то думала, я не посмел прерывать ее мысли. У калитки, неведомо откуда взявшись, перед нами вырос рыжий с белой грудью пес. Он стоял на задних лапах и, нещадно скребясь о калитку, поскуливая, виляя хвостом, преданно смотрел на Ольгу.
— Это наш Дружок, — сказала она ласково. — Знакомьтесь.
Дружок едва удостоил меня взгляда. Он предпочел лизнуть руки юной хозяйки, уткнуться ей в колени и ждать ласки.
— Что же ты, Дружок? — журила его Ольга. — Это лейтенант Жичин, флотский командир, лучший мой друг, а ты на него ноль внимания. Нехорошо.
Дружок порывался войти с нами в дом, но Ольга его не пустила. Прикрикнув на него, она закрыла дверь на крючок.
На столе лежала записка, Ольга прочла ее.
— Ну вот… Хотела тобой перед бабушкой похвастаться, а она к родственникам уковыляла…
Ей вроде бы и жалко было, что мы не застали бабушку, и в то же время она как будто даже довольна была, что в доме никого не оказалось. Прошла на кухню, открыла шкафчик.
— Хочешь, я тебя грибами солеными угощу? Волнушками?
Будь это вчера или позавчера, я охотно согласился бы — грибов соленых не ел целую вечность, — но сейчас, когда времени оставалось совсем мало и когда с минуты на минуту могли появиться бабушка или Валентина Александровна… Я наотрез отказался.
— Ну и зря. На мой вкус, волнушки нисколько не хуже рыжиков. Может, чаю?
Отказался я и от чая.
— Дай-ка мне лучше посмотреть на тебя как следует. — Я подошел к ней, взял ее за руки. — Запомнить твое лицо…
— А чай, между прочим, с вареньем. Ты, поди, лет сто не ел варенья-то. Земляничное, душистое. Как же это я не догадалась принести тебе?
— Да бог с ним, с вареньем-то. Ты погляди, какие у тебя брови!
— Какие?
— Ершистые, но добрые, красивые. А ресницы прямо по версте.
— Это хорошо или плохо?
— Если б плохо — не говорил бы. А глаза бездонные, как море.
— Говори, говори.
Но говорить мне было уже невмочь. Я прильнул к ее губам, юным, нежным, отдававшим спелой земляникой. И Ольга подалась ко мне, теплыми руками обвила мою шею. Губы наши слились, от счастья у меня перехватило дыхание, закружилась голова, и я уже не мог различить, где были ее губы, а где мои. Было ощущение, будто мы летим в пропасть, не падаем, а летим, и страшно вроде бы, и заманчиво, радостно, того и гляди, сердце выпрыгнет от счастья.
— Это надо же… Влюбилась! — говорила она, уткнувшись мне в грудь. — Была мама, бабушка, их только и любила, ни о ком больше и не помышляла. А тут как снег на голову — моряк, незнакомый, неведомый, и нет на всем белом свете никого дороже. Разве не странно?
Она прижалась ко мне со всей силой, какая у нее была. Плечи ее дрожали, подогнулись в коленях ноги. Но было в этом порыве что-то детское, беззащитное, и меня взяла оторопь.
— Нельзя нам, Оленька… — сказал я глухо. — Пойми меня…
— Отчего же нельзя? — Она вскинула голову, и я встретил решительный взгляд женщины. — Ты мне послан судьбой, я знаю. Так же, как я предназначена тебе. С судьбой шутить не надо, тем паче теперь, когда на каждом шагу стережет смерть.
Я поверил ей. Не словам, слова могли быть иные. Уверил меня и околдовал ее нездешний гортанный голос с торжественно-скорбной окраской. Мне показалось, что это речет, вещает сама судьба. Меня бросило в дрожь.
От удивления и невольной растерянности я склонился к ней, нашел губы, глаза, плечи и не отпускал ее до тех пор, пока не залаял на улице Дружок.
Ольга была права: от судьбы не уйдешь. И зачем уходить, когда она само счастье.
— Мне следовало бы тебя проводить, — сказала она, поправляя волосы. — Но я не пойду. И завтра не приду, ладно? Хочу сохранить тебя таким, какой ты сейчас.
Умница. Лучше, чем сейчас, мы все равно не будем.
…Утром, простившись с госпиталем, я уехал. На душе было грустно, тревожно, но оба эти чувства заглушались светлой звенящей радостью. Оно и понятно: я увозил с собой любящее сердце, я знал, что отныне меня будут ждать.
Другая жизнь, когда тебя ждут.
ЗАВЕЩАЮ ТЕБЕ…
Рассказ
Перед тем как ехать в дальние края, я собрался навестить свой госпиталь. У матери на Волге я только что побывал. Надо бы, конечно, махнуть еще в Ленинград, на боевой свой крейсер, но из-за блокады путь туда был заказан.