Дмитрий Сергеевич знал ее, видел раньше. Не знал он лишь о ее влечении к нему. Да и как было знать, когда каждодневные изнурительные бои забрали у него все время, когда видеть ее приходилось лишь издали и то мимоходом?
Весть эта не обрадовала его и не огорчила.
— Сердце у тебя золотое, — сказал он, тихо улыбнувшись. — Сердцем ты на Анфису похожа.
Вот и весь разговор, а Варя подумала бог весть что и опять наговорила мне кучу мерзостей. Я не стала с ней спорить, повернулась и ушла. Обидно было до слез, но я на этот раз не заплакала, гордость не позволила. На сердце камень тяжелый, а я терплю. Дышать стало тяжко, я и это пересилила.
Может быть, и не выдержала бы, если б не один парень. Он еще раненый лежал на поле боя, а в санбате о нем только и говорили. Оказалось, что и майор приходил сюда его проведать, этого парня.
Я уже говорила тебе о нашем наступлении. Оно шло нормально, как его и задумывали, пока не встретили на пути, чуть ли не на самом главном направлении, сильную огневую точку противника. Два пулемета были упрятаны в этой точке, ружья противотанковые, еще что-то. Точку эту наши разведчики не заметили, когда надо было, а теперь она задерживала всю операцию. Оставалось одно — уничтожить ее. Все это понимали, а сделать никто не мог: вражеский огонь был беспощаден. Потеряв десятка полтора опытных бойцов, майор задумался: стоит ли рисковать дальше, не подождать ли новой артподготовки?
В тяжкую минуту раздумья к майору подошел сержант Костя Селиверстов и предложил свой план. Наблюдая все это время за пулеметным огнем противника, Костя обнаружил в лощине, преграждавшей путь, узенькую полоску мертвого пространства. В полметра, а может быть и уже. Эту полоску Костя и облюбовал для броска к цели. Главное было до точки этой добраться, а там уж, как говорят, сила на силу. Причем добраться быстро, одним махом, пока фрицы не сообразили, в чем дело. Чуть замешкался или не рассчитал силы — все может рухнуть. Стоит немцам обнаружить свой промах, они не замедлят подобрать иной ключ к этой полоске. Исход будут решать минуты, даже секунды.
Другого выхода у майора не было, и он благословил Костю. Посоветовал взять себе в помощь двух-трех бойцов, Костя наотрез отказался: хорошо, если он один успеет проскочить.
И он проскочил. В одной гимнастерке, несмотря на ледяной ветер, зато с автоматом и с тяжелой связкой гранат. Говорят, весь батальон замер, когда он поднялся и побежал. А фрицы приняли его за сумасшедшего. Пленный немецкий ефрейтор, видевший эту картину, сказал на допросе, что так стремительно можно нестись только от смертельной опасности, а не навстречу ей. По этой причине кое-кто из фрицев посчитали его перебежчиком. А когда с русской стороны раздались ему вдогонку выстрелы, когда пулеметные очереди прошили поперек всю лощину, никто уже в этом выводе не сомневался.
Костя же Селиверстов, добежав до цели, не дал фрицам опомниться: снял автоматной очередью двух часовых, забросал гранатами вход в укрепленный узел и бросился к амбразурам с торчавшими из них пулеметными стволами. В одну амбразуру гранату, в другую, потом еще по гранате в каждую, на всякий случай, для подстраховки, и — сигнал батальону: можно наступать.
Всполошенные немцы выскочили кое-как из укрытия и открыли по Косте огонь, но дело уже было сделано: пулеметы смолкли, батальон вновь пошел в наступление.
Костя был ранен, ранен серьезно, десять раз мог погибнуть, но не погиб, живет назло врагам и потихоньку начинает выздоравливать. Я только что его видела, разговаривала с ним — чудесный, замечательный парень. Его представили на Героя Советского Союза, и он в самом деле герой, делегации к нему чуть ли не из всех подразделений, корреспонденты, а он стесняется, краснеет, нервничает. Поначалу встретил меня в штыки.
«А ты какая делегация?» — спросил сердито.
«Я сестра милосердия, я сама по себе».
«Ну, если сама по себе — садись. Садись и рассказывай, что нового на белом свете, а меня не спрашивай. Все, что я знал, уже сто раз рассказывал. Язык не ворочается».
Пришлось мне свой язык пускать в ход. Я рассказала ему про наш уральский госпиталь, про тебя, про Валентину и про Бориса Крутоверова. Слушал он меня так, будто я ему сказку волшебную рассказывала. А под конец спросил про тебя: где ты и не разлюбил ли ты меня? Оба эти вопроса я обращаю к тебе.
Где ты?
Не разлюбил ли меня?
После беседы с Костей моя размолвка с Варей Тереховой показалась мне мелкой, ничтожной.