Получив такое благословение, мы поженились.
Время шло. Я закончила медицинский институт, двенадцать лет проработала эндокринологом. Пыталась найти себя, вернее, свою точку опоры, что-то такое, что казалось бы мне убедительным, логичным и результативным, то, в чем я была бы уверена, что действительно помогало бы заболевшим. Просто выписывать и выдавать лекарства, предупреждая при этом о побочных эффектах и возможных осложнениях, мне совсем не хотелось… Бунт, может какой-то иррациональный, зрел во мне. Хотя почему иррациональный? Вполне объяснимый. Мое сознание будто бы раздваивалось: с одной стороны, фрустрация, связанная с разочарованием и постоянным чувством неловкости перед пациентами: примите, может, вам станет лучше… С другой стороны, рассказы мужа о другой жизни и знаниях: красоте, логике, гармонии в мире.
Лева часами рассказывал о квантовой механике, о Е =тс2, о Ри-мановом пространстве, о ленте Мёбиуса, о пространстве – времени, о бесконечности, о теории относительности, о Ньютоне, алхимии, Эйнштейне. О том, что каждый грамм вещества содержит в себе огромное количество энергии, но не каждое вещество может его потратить. Это были аналогии, но мне они здорово помогали. Природная харизма сочеталась в Леве с удивительным благодушием. Он был физиком. А для меня – всем.
Он сказал:
– Мы поженимся и проживем с тобой замечательных двадцать лет.
– Почему двадцать? А потом? – спросила я растерянно.
– А потом я разменяю тебя на двух двадцатилетних.
Тогда я улыбнулась.
Но сейчас я думаю, что мы должны осторожно обращаться со своими словами и обещаниями. Он умер ровно через двадцать лет. Слово – не воробей… Не шутите так с близкими и с самими собой.
А волна жизни несла меня все дальше. Пришел день, когда я резко прекратила работу в стационаре и ушла. Опять обстоятельства. Неожиданно умер отец. Опустошенная, оглушенная этим, я написала заявление об уходе. Директор института, в котором я работала, порвал бумагу и заявил, что не отпустит меня, что я молода, талантлива, что вновь устроиться мне будет сложно. Посоветовал взять отпуск, отдохнуть. Но я была непреклонна. Так и не вернулась. Папина смерть показала мне, что я занимаюсь не тем. Какой же я врач, если не увидела симптомов надвигающейся катастрофы? Что же за профессия такая? Мне больше не хотелось быть врачом, эта деятельность потеряла для меня основной смысл: возможность предупредить надвигающуюся беду. А дома было интересно – я много читала, думала, общалась.
Будучи очень деятельной, я не могла сидеть без дела. Неожиданно для себя и других начала вязать. Все вокруг недоумевали: почему вязание? Успешная карьера, престижная работа. В чем дело? А мне хотелось делать что-нибудь своими руками. Я не задумывалась над тем, что вязание может иметь терапевтический характер, что я так себя исцеляю, что руки – вынесенный наружу мозг и что, орудуя спицами, массируешь именно те точки на пальцах, которые имеют отношение к стрессу и его последствиям. Обо всем этом я узнала значительно позже.
Меня поддерживал только муж. Ему ничего не надо было объяснять. Все было понятно. Поразительно! Я всегда чувствовала его плечо. Всегда. Он стал возить меня в горы, чтобы я впитывала в себя краски, разные их сочетания немыслимой красоты – настоящее буйство прекрасной природы. Сиреневые, голубые, белые, серые, коричневые, бежевые… – всех оттенков горы Армении. Молчаливые, загадочные, величавые, завораживающие, они замерли в некоем танце. Человеку не дано это описать даже приблизительно, остается вечное подражательное соревнование. Природа сильнее всегда и во всем. Безусловно.
И все же лучше ей подражать, чем с ней воевать и разрушать ее. Уже потом, спустя годы, я стала думать о том, что землю можно уподобить корове, дающей много молока. Но стоит ее рассердить, как ударом копыта она опрокидывает полное десятилитровое ведро, да еще наброситься может. Так и земля. Она очень долго терпит. А потом возникают цунами, смерчи, землетрясения.
Мне нравилось вязать удивительные платья, кофты, свитера. Появились первые клиенты из круга знакомых. Не знаю, как я справлялась с тонкостями исключительно технического характера, но нареканий не было никогда. Наоборот, клиентки меня благодарили за цвета, за крой. Ведь мои костюмы пришлись на период, скучный и скудный, – нам, женщинам, тогда приходилось не сладко. Надо было что-то доставать себе, семье, чтобы выглядеть. Часто случалось, что, обрадованные тем, что удалось достать новое платье, женщины на вечеринке или в гостях видели такой же наряд на знакомой. Так что для кого-то мои платья оказались хорошим выходом: ни одно из них не повторялось, и я с воодушевлением и удовольствием делала женщин красивее с учетом их фигур и темперамента. Эти женщины потом, когда я вновь вернулась в медицину, стали моими пациентками. Со временем я стала ощущать себя куда увереннее, доходы стали стабильнее. Но я постоянно чувствовала поддержку всех, кто был со мной рядом: мужа в первую очередь и тех, кто мне доверился. Я до сих пор не знаю, кому тогда повезло больше, – всем этим женщинам, радовавшимся новым красивым нарядам, или мне, очень-очень устававшей, но бесконечно счастливой их радостью.