Моим первым спасенным животным стала домашняя крольчиха. Я проходил мимо нее каждый день по дороге из школы и все время видел ее сидящей в коробке во дворе. Я украдкой вытащил ее и отнес домой в рюкзаке после того, как две недели подряд анонимно умолял владельца что-то сделать для улучшения условий жизни крольчихи. Для нее это был хороший исход, а мои взгляды на «кражу» изменились навсегда. Вскоре после этого, как гордый активист ФОЖ, я стащил большой аквариум с золотыми рыбками за спиной у продавца на ярмарке и убежал домой, пока мой друг отвлекал охранника. Мы жили без ванны несколько недель, потому что она была занята пятьюдесятью тремя золотыми рыбками, которых мы потом выпустили в хорошие пруды в окрестностях Рочдейла.
Их освобождение стало еще одним грузом на весах, благословив меня на более «гнусные преступления», в нескольких из которых я готов признаться. Я провел много времени на улице, беседуя с людьми и пытаясь убедить их уважать животных. Я часами прятался в живых изгородях и пробирался на предприятия, которые потом преследовали меня за то, что я предавал огласке факты жестокости, свидетелем которых я становился. Разумеется, в этом было нечто будоражащее — прилив адреналина от столкновения с неизвестным: сирены, погони, живые животные, мертвые животные, тюрьма, ничего из этого или все сразу.
Учитывая такую обстановку, могу сказать, что, пожалуй, моя жизнь была самой счастливой и самой печальной одновременно. Я не знаю, чем бы я занимался, если не этим, несмотря на получаемые травмы и постоянный риск более тяжелых физических повреждений. Я падал со здания и проваливался сквозь крышу; прыгал со второго этажа и плыл по реке в резиновых сапогах, после чего был вынужден садиться в автобус, мокрый до нитки и умоляющий о бесплатном проезде; в меня стреляли; я разбивал окно собственной машины мячом, давшим рикошет от чужой собственности, в которую я его и пнул; в меня плевали, меня били, меня пытались задавить на машине, меня обливал слоновьей мочой злобный клоун, меня преследовали по лесистой местности мужчины с лопатами; меня арестовывали, обвиняли и судили за поступки, которых я не совершал. Меня доводили до полного отчаяния, безумия и соответствующих поступков бесконечные проволочки чиновников. Меня закрывали в тюрьме и морили голодом из-за моих обвинений в плохом обращении с животными.
И это не говоря о неописуемых страданиях и проявлениях жестокости, очевидцем которых я регулярно становился. Но именно их наличие наряду с возможностью как-то изменить положение вещей как раз и делали мою жизнь стоящей. Быть на волосок от гибели — это ничто; счастливые случаи и конфронтации подзаряжали меня больше, чем изнашивали, и, конечно же, многое делали победы и положительные отзывы. Чем злее становятся люди, против которых я выступаю и чем дольше я выслушиваю их поводы творить то, что они творят, тем больше я симпатизирую животным, которых они мучают, и тем острее ощущаю необходимость действовать. Единственное, о чем я сожалею — это о тех случаях, когда меня ловили. Они создали мне имя, но уничтожили конфиденциальность, которая позволяла брать на себя риск. Мне есть что сказать, но я проповедую, что слова — ничто, а действия — все. Уж позвольте мне столь грубое противоречие.
С момента, когда мои глаза открылись на ту чудовищную жестокость, с которой мы относимся к животным, я всячески избегал того, чтобы вляпаться в карьеру или ипотеку. Я предпочитаю спасать обитателей Земли и до гроба продолжу вести счет тех, кому мне удалось помочь. Я всегда буду уверен в том, что сделал все, что мог. Любая другая жизнь казалось бы мне бесполезной. Запас наличных денег — это лишь напоминание о временах, когда я зарабатывал на жизнь починкой пылесосов. Путь, который я избрал — единственный возможный для меня в контексте понятия «судьба», а пик моей футбольной карьеры пришелся на день, когда я стал центральным нападающим в команде особо охраняемых заключенных. Я получил свой Кубок мира, когда мы третий год подряд победили лучшую команду надзирателей!