— Чего же мы о них не знаем? — глаза Мартина сузились от злости. — Как за дырявую крышу над головой и миску пустой похлебки блаародные благотворители девчонок, как Крыска, в бордели отправляют, отрабатывать? А там другие блаародные сьеры умучивают их до смерти за деньги меньше, чем твоя кукла стоит? Или как у блаародных на мануфактурах яму копают, чтоб туда трупы подохших у станков скидывать? А как наполнится, зарывают и рядом новую выкапывают? Или как сьерики-офицерики с купленным за папашкины соверны званиями солдат насмерть кладут? А потом, пока тех падальщики доедают, с врагом пьянствуют — «по блаародным правилам ведения войны»! — совершенно издевательским тоном передразнил он.
Булка, которой традиция пировать после битвы вместе с вражескими офицерами, и впрямь раньше казалась чрезвычайно благородной, возразить не решилась. Почему-то в устах Мартина это звучало как-то… удивительно мерзко. Наверное, потому что и сам он всего лишь мерзкий мальчишка, собирающийся донести на благородных людей, готовящих бунт против герцога!
— Да как вы не понимаете! Это все герцог! Все — он! — голос ее почти сорвался на крик, но она тут же опомнилась и настороженно огляделась. К счастью, ругань копающихся в подпорченном товаре торговцев и стук колес по булыжникам рыночной площади заглушил ее возглас — на них никто не обратил внимания. — Если его не станет…
— Будет другой герцог или граф, который оставит нас там, где мы есть. — отцепляя ее пальцы от локтя, раздраженно бросил Мартин. И тут же мечтательно добавил. — Вот бы они и вовсе друг друга перебили! Может, и нам под шумок… местечко под солнцем себе добыть получиться…
— Так начали уже! — со смешком сказал Пыря, вприпрыжку бросаясь за Мартином. — Слыхал, два дня назад казнь была! — он ткнул пальцем в возвышающийся над рыночной площадью помост.
— Сколько раз говорено, чтоб не смели на казни бегать! — обозлился Мартин. — Во-первых, в толпе затопчут. Во-вторых, пусть блааародные смотрят, как наших прямо посреди города убивают! Раз уж им так нравится…
— Мы в толпу не лезли, что мы, без ума совсем? Так, по краям ротозеев пощипали… И там нормальных людей не казнили, там блаародных кончили! Представляешь? — он локтем ткнул вдруг остановившуюся Булку. — Оказывается, ваших тоже казнят!
— Знаешь, Пыря… — вдруг вмешался внимательно наблюдавший за ней Чуч.
— Чего?
— Сдается, ты сейчас чего-то лишнего сказал…
— Представляю… — не отрывая глаз от помоста для казней, выдохнула Булка. — Представляю, Пыря… Два дня назад, ты сказал? Здесь… Это ведь здесь, да? — она вдруг подняла на Мартина совершенно больные глаза, настолько страшные и отчаянные, что парень невольно отшатнулся.
— Что — здесь?
— Здесь. — уже уверенно сказала Булка, будто получила ответ… и вдруг сорвался с места и не обращая внимания на боль в ногах, помчалась к посту, стремительно лавируя между тачками торговцев.
— Куда… Куда рванула, долбанутая? — заорали остальные и кинулись ей вслед.
Серая юбка горничной мелькала в толпе, чепец слетел, темные от воды волосы Булки рассыпались — полурасплетенная коса била ее между лопатками, но она мчалась к помосту… и вдруг резко остановилась, вытянувшись как струна. Замерла на мгновение, крепко прижимая к груди сжатые кулачки.
Подбежавший Мартин налетел, ухватил ее за плечи, хотел встряхнуть… и увидел, что глаза ее крепко-накрепко зажмурены.
А потом Булка подняла веки и уставилась поверх его плеча на торчащие рядом с помостом колья. На кольях, как и положено красовались головы казненных, оставленные в назидание на три дня. Перекошенных черт не различить, но одна голова была мужская, и вторая, судя по длинным волосам, женская.
Пыря немедленно вспомнил как в тот день сладострастно ахала толпа — дважды. И стук срубленной головы о помост — тоже два раза.
— Это… — Булка протянула руку и срывающимся голосом выпалила. — Это мои мама… и папа! Герцог их убил! Я хочу, чтоб он сдох! Сдох! — прохрипела она, жутко закашлялась, а потом вдруг колени ее подломились и теряя сознание, она тяжело навалилась на подхватившего ее Мартина.
Конец первой книги