— Ладно, я быстро! — уже издали слышит голос Любаши.
«Чего это она, как баламутная, — размышляет Устинья Семеновна. — Не иначе — с Лушкой опять?..»
Лушка Лыжина живет через дорогу. Работает на шахте вместе с Любашей породовыборщицей. Позапрошлый год задумали они записаться в астрономический кружок. И, ясное дело, подбила к этому Лушка.
Как узнала про тот кружок Устинья Семеновна, такое устроила обеим, что с тех пор Лушкиной ноги в пименовском дому не бывало.
«Неужто с Лушкой? — испуганно оглядывается Устинья Семеновна. — В одну смену, кажись, они… Пойду-ка я разведаю, да заодно и к Гришке схожу…»
Тревожится Устинья Семеновна не понапрасну. Во время обедни снова видела в церкви белобрысую девицу из комсомольского комитета — Копылову. А возле нее закружились с улыбочкой Лушка с двумя девчонками со старого Тугайкуля.
«Накрепко отвадить надо Любку от Лушки. — Устинья Семеновна приминает заскорузлыми пальцами огонек на свечке, и теперь твердость в ее взгляде железная. — Добра от такой подружки не жди… Охо-хо, господи, вечно в заботе, вечно в заботе…» — огорченно закачала она головой.
Выйдя из погреба, Устинья Семеновна проходит в огород, где мокли в корыте половики, проверяет, взяла ли их дочь с собой. Половиков там нет, и это немного успокаивает старуху: значит, дочь точно пошла на озеро.
«С кем вот только? Ну, не дай бог, если с этой лыжинской Лушкой. Погодите ужо у меня…»
4
Хлюпко бьется о доски желтая вода. Это не волны: озеро гладко и радужно сверкает под солнцем; это мощное ритмичное колебание всей водной массы, не приметное глазу в первый момент, но ясно ощутимое здесь, на помосте, где хозяйки полощут белье. Вода уходит вниз и вдаль едва приметной впадиной, обнажая зеленоватые осклизлые сваи, обросшие хвоистыми водорослями, уходит, открывая темные верхушки крупных и гладких голышей возле самого берега, но через секунды, словно остановленная и двинутая обратно неведомой силой, устремляется без единой волны к берегу, оставляя на песке кружево лопающейся пены.
— Ой! — вскрикивает Любаша. У нее выскользнул из рук половик. Течение подхватывает его, и он плывет от мостков.
Андрей, раздевавшийся на берегу, бежит по горячему песку к воде, но Любаша опережает его. Сбросив на доски размокшие чувяки, прямо в платье она прыгает с помоста. Андрей высокими прыжками бежит по воде, но бежать дальше невозможно: вода — выше колен. Он ныряет и сразу же выскакивает на поверхность, потирая ушибленную о камень руку: место совсем неглубокое. Вода доходит до груди.
В стороне Любаша тянет к берегу намокший половик. Лицо и волосы ее влажно поблескивают.
— Тут мелко, никуда бы он не девался! — кричит Андрей, бредя по воде к Любаше.
— Утянуло бы в камыши, — отвечает Любаша, затаскивая — складка за складкой — половик на мостки.
Андрей принимается помогать ей.
— Идите, идите, купайтесь! — говорит Любаша, почему-то переходя на «вы». — Сейчас намыливать буду, вода грязная сделается.
Андрей понимает, что Любаша стесняется прилипшего к телу тесного платья. Он отступает от мостков, взглядывая на Любашины плечи и шею, и замечает темный шнурок, выбившийся из-под мокрого воротничка.
«Так и не снимает крестик», — грустно думает он и тихо зовет:
— Люба!
Она оборачивается и перехватывает его взгляд, направленный в прорез платья на груди.
— Ну идите же, купайтесь! — голос ее сорвался. Этот неожиданный вскрик неприятен Андрею.
«Опять из-за крестика поссоримся. Сколько потрачено слов, чтобы убедить снять его».
Вспомнилось Андрею: сели с Любашей за стол обедать. По радио передавали обзор центральных газет.
— Ого, вот это скорость! — вырвалось у него при сообщении о новом воздушном лайнере.
— Большая, да? — подняла глаза Любаша, помешивая ложкой суп.
— Так это же почти скорость звука! Представляешь себе скорость звуковых волн?
Андрей рассказывал о достижениях техники с большой охотой: ему нравилось, как доверчиво, внимательно слушает его Любаша.
После обеда он ушел в свою комнату, но оставаться одному не хотелось. Он вернулся на хозяйскую половину.
— А знаешь… — начал было Андрей и — осекся.
Любаша стояла спиной к нему и крестилась на образа в углу. Обернувшись и увидев его, покраснела и быстро вышла в сенцы.
А в последний воскресный день проснулся днем и не нашел хозяев дома. Они вернулись уже к обеду — и мать, и дочь празднично одетые.
— В гости ходили? — спросил он Любашу, и опять та смущенно отвернулась.