— Еще не пора, — засмеялся Николай. — Еще и полдня нет…
— Как это так нет!
— Говорю, не время. И можешь обижаться, сколь хочешь, а я знаю, что и у тебя дела, и нам не время прохлаждаться. А то сами же потом скажете, что это Николай посреди лета вздумал огород распахивать… Как твой Сергей Александрович?
— Да пусто бы ему было, серому. Все-то ему не так, всем-то недоволен…
— А ведь живете вместе, никуда друг от друга не деваетесь. Хотя и детей у вас нет. Но это я лишнее…
— Ясное дело, лишнее… Заладил свое. Наше это дело, понял, и не суйся, не перешептывайся… Так хотим, так и живем. У тебя-то есть дети? То-то, сразу уставился. Ну ладно, не в духе я сегодня, сердитая, не с той ноги встала… Вот, мчалась на этом мерине, хотела вам помочь, развеселить. А теперь… Поеду со своими делами управляться. Но уж после, под вечер — на обратной-то дороге, — ждите, угощайте, приголубливайте… Аким-Иоаким-то еще не объявлялся? Все выжидает… Или вы уже пошептались вчера?.. Ох, не люблю его хитрости… И что только ты в нем отыскал, в пустомеле!
— Ну, я бы так не сказал, — откликнулся Василий и тут же пожалел, что не смог сдержаться.
— Ага, и ты туда же!
— Да она так не думает, это у нее ревность к Иоакиму, — пояснил Николай.
— Ты мне зубы не заговаривай. И имя-то какое выдумал ему, надо же! Вернее-то — Шум Иванович.
Так получается, что уже была у вас встреча. И много же он успел наговорить?
— Много, — улыбался Николай.
— А ты, Василий, не иди на поводу у этого чудовища, — засмеялась и Зинаида. — Ты мужик простой, бесхитростный, не то что те гуси… Я уж видела, как они с удочками-то своими, такие чопорные путешественники шли киселя хлебать. Годков-то на десять старше вас будут приятели?
— Родственники, — сказал Николай. — Нашли друг друга в море житейском.
— Ах вот оно что! Тем более приду. Порасспрошу, расшевелю вас всех… Думаю, что не одна я буду гостьей у вас. Ну хватит, побежала, огородничайте. — И Зинаиду, как ветром сдуло, она уже была на своей бричке, взмахивала кнутом и кричала: — Председатель тебе привет шлет! Перетянул ты все же и его на свою сторону! Вечером свидимся, я все расскажу. Мне твой Василий понравился, — она стояла в телеге во весь свой огромный рост. — Бывайте, землепашцы! — и стегнула кнутовищем по воздуху.
Повозка загромыхала пустыми бидонами, а Зинаида запела что-то похожее по ладу на частушку.
И тут из-за сарая, с противоположной стороны усадьбы, где по кромке огородов пролегала тропка, ведущая в магазин и село, вынырнул Аким-Иоаким. Или это получилось случайно, или он дожидался, покуривая, когда скроется Зинаида. Однако ясно было, что он ее заметил и слышал ее крик. Шел не торопясь, качая головой, как будто говорил сам с собой. И как бы продолжая вчерашний разговор с Николаем и Василием, — они стояли у вспаханной грядки и ждали его приближения, — сказал:
— Ну что же, подсобить вам? Давайте развернем работу…
И так они больше ничего пока не говорили, не обсуждали. Николай взялся перекапывать следующую грядку, заранее отметив ее колышками и натянув веревку. А Василий с Акимом-Иоакимом принялись сажать картошку. Василий выгребал лопатой лунку, Аким-Иоаким кидал из ведра нарезанные на глазки картофелины, и они точно попадали глазком кверху. Земля снова обрушивалась, чтобы там, в темноте, дать картофелинам погибнуть и родиться новыми всходами. Она дышала и как будто даже охала, ей, видимо, нравилось усердие этих людей, склоненных к ней. Пот прошибал их под ясным весенним небом.
— Тут когда-то жил добрый хозяин, — говорил Иоаким, наблюдая, как Николай докапывает грядку. — И семья у него была большая, и дом в достатке. Тогда у нас артель только появилась, я еще молод был. Дружно мы работали… Второй-то дом, что теперь ощетинившись стоит, — это одна усадьба была. Потом старший сын выделился… Ну а после все полетело, покатилось… Войны, раздоры, перемещение во времени и пространстве… Край наш забросили, забыли о нем на время. Оставили как бы под паром. И разбрелись все по белу свету — в города да на стройки. Тут только те и остались, кто никак не мог сдвинуться с места. Или не хотел. Не мог оторваться от земли, так, что ли… Ты, я думаю, и сам знаешь побольше. Мне оправдаться перед тобой хочется, чувством своим поделиться: забыли мы о своей земле… В тех местах, где уединение твое деревенское, за увалом, — там ведь такая же летопись, не одинокие мы… Как будто нам надо было, вроде этих картофелин, погибнуть, чтобы потом возродиться… Места тупиковые — ни дорог, ни подъездов. Одни лишь реки. Реки и леса.