– Ну, как дела, товарищ Улыбин? Все в порядке? – спросил его дожидавшийся с конями у подъезда ординарец.
– В порядке… С полка сняли. Учиться отправляют. Нам, говорят, неграмотные не нужны.
– Да что они, безголовые, что ли? Такими командирами швыряются, – не очень искренне возмутился ординарец. – А вы шибко не расстраивайтесь. Учиться дело неплохое. Подучитесь, а там, глядишь, и на дивизию поставят.
– Поставят, дожидайся… Ты вот что. Поезжай куда-нибудь на постоялый двор, я тут пройдусь в одно место. Только скажи, где тебя искать потом?
– На Албазинской улице. Спросите постоялый двор Мошковича. Это недалеко от главной.
Ординарец уехал, а Роман пошел разыскивать дядю Василия Андреевича в Дальбюро ЦК РКП(б). На работе дяди не оказалось. Узнав его адрес, Роман решил побывать у него на квартире.
У ворот городского сада, недалеко от ресторана «Сибирское товарищество», повстречался Роману командир Второго полка Косякович в сбитой набекрень папахе и распахнутой борчатке. От него изрядно разило вином.
– Здорово, Улыбин! – обрадованный неожиданной встречей, закричал Косякович. – Откуда ты тут взялся? Я слышал, что тебя на Ононе стоять оставили, а ты по Чите слоняешься.
– Перебросили нас вчера на Песчанку.
– А сейчас откуда?
– Из штаба НРА, от Острякова.
– Ну и как? Оставили командиром, или тоже по шапке дали?
– По шапке. Учиться, говорят, пойдешь.
– Вот и мне то же самое сказали. А как в моем возрасте учиться? Да я одну таблицу умножения, хоть на куски меня режь, не выучу. Она у меня еще в детстве охоту к ученью отбила, а теперь и подавно. Выходит, надо мне домой подаваться. А что я там буду делать? Ни избы, ни хозяйства не осталось. Там у меня только больная баба да голодные ребятишки. Придется, должно быть, в работники или сторожа идти. Как был, выходит, Косякович голью перекатной, так и останется. За что же я тогда, Улыбин, воевал? За что шесть лет лоб под пули подставлял?
– Врешь, знаешь, за что головой рисковал, – усмехнулся Роман. – Не прикидывайся глупым.
– Я не прикидываюсь, я правду говорю. Раньше знал, а теперь ни черта не понимаю. Подсунули нам вместо советской власти какой-то буфер, министров над нами поставили. Как думаешь, всерьез это затеяли?
– Конечно, всерьез. Только буфер этот ненадолго.
– Ну, это вилами на воде писано. Ты вот походи по городу да посмотри, что здесь творится. Здесь, брат, появились на божий свет такие партии, о которых мы и думать забыли. Я здесь одних центральных комитетов этих партий чуть не дюжину насчитал. А всем им советская власть поперек горла стоит. Дадут им волю, и все они на старый лад повернут. До того они нас доведут, что царя себе выбирать заставят. Раскатать бы их всех к такой матери, чтобы и не воняло ими.
– Брось горячку пороть, товарищ Косякович. Надо пожить да посмотреть, что дальше будет. По-моему, Ленин зря бы на этот буфер не согласился. Он побольше нашего знает, подальше видит.
– Согласиться он согласился, это верно. А только откуда нам знать, что все здесь делается, как Ленин думал?
– Ну, ладно, Петр Ильич. Рад был повидаться с тобой, а теперь извини. Некогда мне. Надо на Песчанку возвращаться.
– Нет, ты постой, постой. Чего же так-то? Поговорим давай.
– Да ведь холодно. У меня уже ноги замерзли.
– А мы давай в ресторан зайдем, обогреемся. Вина тут хоть залейся. Были бы деньги.
– Нет у меня, Петр Ильич, ни копейки.
– Зато у меня есть. Мне вчера по случаю отставки сто рублей золотом отвалили. Вспрыснуть встречу есть на что. Пойдем!
Но Роман наотрез отказался и пошел разыскивать Софийскую улицу, где жил Василий Андреевич.
2
Через полчаса Роман стоял на крыльце двухэтажного каменного особняка на Софийской и стучал в обитую кошмой и клеенкой дверь. О том, что в этом доме звонят, а не стучат, он и не подозревал. Веселое нетерпение одолевало его. Он прислушивался к тишине за дверью, поминутно прихорашивался и размышлял о том, как удивит и обрадует своим неожиданным появлением дядю. Василия Андреевича он по-настоящему любил, гордился своим родством и дружбой с ним, считался с его мнением во всяком деле. И он не сомневался, что дядя встретит его приветливо и радушно, как всегда.
За дверью послышались неторопливые шаркающие шаги. Роман выпрямился, приосанился. Дверь открыла седая, симпатичная на вид и опрятно одетая женщина в накинутом на плечи сером шерстяном полушалке.