Прищепа, обманутый бравым видом Добрынина и его добродушной усмешкой, разрешил ему говорить. Мишка сбил на затылок папаху, решительно шагнул вперед.
– Товарищи партизаны! – заорал он на весь плац. – Что же это такое деется? Заслуженного и проверенного командира снимают и суют на его место бывшего офицера Правильно это, я вас спрашиваю?
– Неправильно! – дружно отозвался весь полк. Прищепа налился кровью, Матафонов схватился за голову, а Роман зло усмехнулся.
Ободренный Мишка продолжал:
– Может, Прищепа и лучше знает военное дело, чем наш Улыбин, да только неизвестно, кому от этого польза – мировой революции или международной гидре. Правильно я говорю?
– Правильно!.. Режь, не стесняйся!..
– Я предлагаю не подчиняться и просить, чтобы нам оставили старого командира, в семи кипятках варенного, пытанного и перепытанного. А товарищ Прищепа пусть возвращается в штаб и доложит об этом. Правильно я говорю?
– Правильно! – снова согласно отозвались бойцы и начали горланить сильнее прежнего. Потом сотня за сотней повернулись налево кругом и двинулись с плаца к казармам.
Растерянный и возмущенный Прищепа обернулся к Роману, с бешенством в голосе сказал:
– Ловко вы все подстроили. Я, конечно, немедленно отправляюсь в штаб и обо всем доложу. Думаю, что вам от этого не поздоровится. Товарищ Блюхер сумеет навести порядок в полку.
– Ты мне эти гадости не говори! – оборвал его Роман. – Ничего я не подстраивал. Надо было самому умнее быть. Нашел время рассказывать о своем прошлом. Мог бы свою исповедь до другого раза отложить.
Когда Прищепа и его спутники ушли на станцию, к Роману подошел торжествующий Мишка.
– Ну, как оно получилось? Прокатили Прищепу на вороных?
– За каким ты чертом высказываться полез? Дубина ты этакая! Теперь беды не миновать. И тебя и меня могут под суд отправить.
– А как же мне было молчать, Роман Северьянович? Ведь ежели бы один Прищепа из офицеров был, это бы еще ничего. С ним и другой явился. Того здесь двое наших узнали. Раньше он у Семенова служил – сотник Макаров. А как он теперь в красных оказался, это еще надо проверить. Ребята о нем шибко худо говорят. А ты – под суд!
– Это правда? – спросил повеселевший Роман.
– Ребята клянутся и божатся, что правда.
– Ну, тогда у нас есть козырь про запас. Пусть ребята напишут заявление об этом Макарове. Как приедет комиссия разбирать наши дела, надо ей это заявление и вручить.
Расстроенный всем случившимся Матафонов посоветовал Роману немедленно ехать в штаб НРА и, если возможно, опередить Прищепу. Роман вскочил на коня и понесся в Читу.
Когда он явился к Острякову, Прищепа уже был там.
Не ответив на приветствие Романа, Остряков напустился на него с разносом:
– Вы что, под расстрел угодить захотели? Или думаете, что за прошлые заслуги вам все сойдет? Напрасно так думаете. Мы не в бирюльки играем. Мы организуем крепкую, дисциплинированную армию революционного народа и никому не позволим сеять анархию. Ни при каких обстоятельствах в полк вы больше не вернетесь.
– Прошу не кричать на меня! Я не из пугливых. Анархию я не разводил и разводить не собираюсь. А в том, что произошло, виноват один Прищепа.
Усмехавшийся до этого презрительно и злорадно, Прищепа повернулся к Роману и сердито буркнул:
– Не валите с больной головы на здоровую. Зачем вы затеяли митинг? Вы своими словами взбудоражили партизан.
– Полк был выстроен не для митинга. Вы это не хуже меня знаете. А выступил я затем, чтобы попрощаться с бойцами и представить им нового командира.
– Довольно! Нечего препираться друг с другом, – оборвал их спор Остряков. – Вот приедет главком, тогда и рассудим, кто прав, кто виноват. Но самого строгого взыскания, Улыбин, вам не миновать.
В это время в кабинет вошел высокий и стройный адъютант главкома. Щелкнув каблуками и вытягиваясь в струнку, он сказал Острякову:
– Главком только что прибыл. Он приказал вам явиться к нему вместе с товарищем Прищепой и немедленно вызвать в штаб комполка Улыбина.
– Он уже здесь. Сам прибыл… Пойдете вместе с нами, – сказал Остряков Роману.
«И что оно только будет сейчас? – думал Роман, шагая следом за Остряковым. – Если и Блюхер такой же, не миновать мне трибунала».
В приемной Блюхера Остряков сказал Роману и Прищепе:
– Обождите здесь, – и, пригладив волосы, одернув френч, скрылся за обитыми черной клеенкой высокими дверями.
Через несколько минут он выглянул из кабинета, сказал: