– Проходите оба.
Блюхер встретил их стоя за массивным письменным столом с двумя телефонами и чугунным письменным прибором, по обе стороны которого стояли стаканы трехдюймовых снарядов с цветными карандашами и ручками. Три ордена Красного Знамени украшали его грудь. Он оказался смуглым, красивым, среднего роста, человеком лет тридцати с небольшим. У него были густые, зачесанные назад каштановые волосы, аккуратно подстриженные небольшие усы. Блюхер походил на многих кареглазых и чернобровых, умеющих следить за своей внешностью партизан из казаков. Поставь его вместе с ними в строй и ни за что не подумаешь, что он не Иванов или Сидоров, а Блюхер. «И никакой он не немец», – успел подумать Роман, пока Блюхер молча разглядывал его и Прищепу спокойными внимательными глазами.
– Кто из вас Улыбин? – наконец обратился он к ним.
– Я Улыбин, товарищ главком!
– Доложите, что у вас там произошло?
– Полк был построен для встречи с новым командиром. Как старый командир, я коротко попрощался с бойцами и представил товарища Прищепу. Все сперва шло хорошо. Но товарищ Прищепа сам все испортил. С места в карьер объявил, что он бывший офицер, служивший у Колчака. Он полагал, что своей искренностью настроит людей в свою пользу, а вышло наоборот. Сами знаете, какое отношение у партизан к офицерам.
– Это отношение надо ломать, товарищ Улыбин. А вы, кажется, не очень старались.
– Я же не знал, товарищ главком, что Прищепа бывший офицер. Если бы я знал об этом раньше…
– Ну, тогда дело было бы гораздо хуже, – усмехнулся Блюхер. – Верно я говорю?
– Нет, неверно. Я понимаю, что нельзя всех бывших офицеров стричь под одну гребенку. Настраивать бойцов против товарища Прищепы я не собирался. Когда они стали кричать, что не подчинятся офицеру, я выступил и сделал все, чтобы успокоить их.
– Это правильно, товарищ Прищепа?
– Не совсем, товарищ главком. Сначала Улыбин усердно уговаривал своих людей. Но после моего вторичного выступления, когда бунт вспыхнул с новой силой, он не проронил ни слова. Он прятался за мою спину и потихоньку злорадствовал.
– Вот как! Даже злорадствовал? Что же это вы, товарищ Улыбин? Двурушничали, выходит? – с повеселевшими глазами спросил Блюхер.
– Я не двурушничал. Прищепа после одной глупости выкинул другую. Он не придумал ничего умнее, как взял да спросил бойцов, есть ли у них жалобы на меня. Зачем это ему понадобилось, я не знаю. Но его вопрос взорвал бойцов и обидел меня.
– Я действовал согласно устава, товарищ главком! – вмешался Прищепа.
– Согласно устава? – рассмеялся Блюхер. – А где же была у вас голова? Нужно было подумать, прежде чем задавать такой вопрос. После него Улыбину поневоле пришлось молчать. На его месте я поступил бы точно так же… Я думаю, что все ясно, товарищ Остряков. Назначение Прищепы придется отменить. В данном случае он не проявил достаточного такта… Вы можете быть свободны, Прищепа. Мы тут обсудим, куда вас послать. А вы, товарищ Улыбин, останьтесь.
Когда Прищепа ушел, Блюхер пригласил Романа садиться.
– Вы правильно сделали, примчавшись немедленно в штаб. Теперь я вижу, что Прищепа информировал товарища Острякова недостаточно объективно. Я думал, что в полку форменный бунт начался.
– Ну, до бунта далеко, товарищ главком. Если бы Прищепа не признался, что он бывший офицер, все было бы в порядке. Я сначала даже обиделся на своих бойцов, когда они встретили Прищепу аплодисментами. Я думал, что они меня больше любят.
– Даже так было? – окончательно смягчился Блюхер. – Понимаю, понимаю… Это хоть до кого доведись – неприятно. Значит, мы можем спокойно посылать на ваше место другого товарища.
– Нет, товарищ главком!
Блюхер сразу перестал улыбаться и с некоторым раздражением спросил:
– Это почему же?
– Вместе с Прищепой приезжали еще два командира. Я не знаю, что это за люди, но в одном из них партизаны узнали бывшего семеновского сотника Макарова.
– Это верно? – повернулся Блюхер к мотнувшему головой Острякову.
– Верно. Но я не знал, что Макаров офицер. В анкете у него сказано, что ом служил у Семенова вахмистром и перешел на нашу сторону еще летом девятнадцатого года.
– Придется выяснить, кто он в самом деле. Если он окажется сотником, да еще скрывшим это, боюсь, что бойцы будут правы в своем недоверии к нам. Скажите начальнику Особого отдела, чтобы он занялся этой историей.
– Слушаюсь!
– Ну, а вы не в обиде, что мы снимаем вас с командиров полка? – спросил Романа Блюхер.