– Зачем он вам? Убивать хотите! Тогда лучше меня убивайте! – закричала жена Ивана, разрывая на себе кофточку.
– Убивать, Матрена, не будем, а научим, как чужое добро воровать! Говори, где он у тебя?
В это время из раскрытых ворот завозни вышел Иван.
– Убивать приехали? – спросил он, шагнув навстречу Луке и Гавриилу. – Стреляйте, сила ваша.
– Будем мы об тебя руки марать, как же! Вот обыск произведем, – сказал Мурзин. – Ты лучше сам сознавайся, что ты у нашего брата прикарманил. Воровать ты мастак, как я погляжу.
– Давайте ищите. Ничего я, кроме этого хомута, не брал Да и его в огороде нашел, валялся он там. Чтобы не погрызли собаки, я и подобрал его.
– Ври, ври! Так-то мы и поверили… Давай показывай свое хозяйство. А вы, бабы, – обратился Лука к причитавшим женщинам, – не войте тут. Идите в избу и занимайтесь делом:
На беду в завозне у Ивана оказалось штук десять литовок, добрая половина которых явно не принадлежала ему. В семье у него было всего четверо косцов, считая и Лариона.
– Откуда у тебя столько литовок, гад? – спросил Мурзин и ударил Ивана.
Тот упал на колени, расплакался и сказал:
– Простите, братцы! Черт попутал.
– Черт, говоришь? – схватил его за воротник и встряхнул Лука. – Паразит ты, одно слово паразит. Убить тебя и то мало. Хотел на чужой беде богатым сделаться. Вот как двину тебя прикладом… У кого литовки украл?
Иван, продолжая плакать и давиться слезами, рассказал, что литовки взял на пепелище Северьяна Улыбина и Семена Забережного.
В это время в ограду влетели верхами на конях Семен и Ганька. У Семена за ремень был заткнут наган.
– Что тут происходит? – заорал он на вышедших из завозни Луку и Гавриила. – Самоуправством занимаетесь? Под суд угодить захотели?
– Раскопали мы тут такой клад, что только ахнешь, – ответил ему Лука. – Я думал, Иван один мой хомут свистнул, а у него оказались и веревки, и литовки, и даже чей-то дробовик. Он сам сознался, что есть у него и твои и улыбинские литовки.
– Вот как! – поразился Семен. – Ни за что бы не подумал. – Он слез с коня, прошел в завозню. Узнав среди других две свои литовки, сказал Ивану: – Эх, Иван, Иван! Какой же ты все-таки подлец!.. Что теперь с тобой делать? Арестовать да в Завод отправить? Не виляй мордой, не виляй. Говори, что с тобой делать?
– Прости ты меня, Семен Евдокимович! – взмолился Иван. – Это меня жадность попутала. Пожалей не губи, заставь за тебя бога молить. Я ведь не один такой-то. Тут и еще есть вроде меня. Они тоже все, что попадало, к себе таскали.
– Кто они такие? Говори, раз заикнулся! – прикрикнул Семен.
– Архип Кустов больше всех таскал.
– Об этом говорить нечего. Таскал, да все бросил, все нам досталось. Ты о тех говори, кто не за границей, а дома.
– И скажу, не побоюсь… Никула Лопатин улыбинское точило приспособил.
– Никула?!. Вот подлец.
– Ничего не подлец! – закричал находившийся тут же Никула. – Точило улыбинское я брал, чтобы сохранить его. Как Ганька с матерью сюда вернулись, я им его назавтра же вернул. Можете Ганьку спросить.
– Это правда? – повернулся Семен к Ганьке.
– Правда.
– Ну, тогда извиняй, Никула. Молодец ты.
– Я, паря, на чужое не жадный, – расцвел в улыбке Никула.
– Еще про кого знаешь? – потребовал у Ивана Семен.
– Герасим Косых, когда председателем был, плуг у Сергея Ильича приспособил. Я это собственными глазами видел. Он у него и теперь под сараем стоит.
Герасим Косых, прибежав на шум, находился здесь же.
– Правда это, Герасим? – спросил Семен.
Герасим покраснел, но твердо ответил:
– Правда. Чего же доброму плугу без дела стоять? У меня белые в десять раз больше добра развозили да растаскали. Вот я и реквизировал этот купеческий плуг.
– Экий ты ловкий! – расхохотался Семен. – Значит, своим судом присудил чепаловский плуг себе?.. Придется тебе его вернуть в сельревком. Всечепаловское хозяйство принадлежит теперь ревкому. Мы им будем распоряжаться, а не ты. Скоро весна. Нам надо бедноту обеспечить семенами и сохами. Вот и отдадим плуг на подержание тому, у кого и деревянной сохи нет.
Герасим, довольный тем, что все так хорошо кончилось, согласился немедленно вернуть плуг. Он тут же пошел домой, чтобы отвезти плуг в сельревком.
У Ивана Коноплева забрали хомут, литовки, дробовик и, сделав ему серьезное внушение, решили в суд на него не подавать.
– Хватит с него и разбитой – морды, – сказал Лука. – Пусть живет да за нашу доброту бога молит. Как ты, Ганька, думаешь? Простить? Или теперь, когда знаешь, что он и тебя обворовал, не простишь его?