– Ну, вот и свиделись мы с тобой, Каргин!.. – процедил сквозь зубы начальник. – Что же ты не узнаешь старого знакомого, господин поселковый атаман? Мы с тобой давно друг друга знаем…
Чувство дикого страха и обреченности захлестнуло Каргина. Глядя в зло и насмешливо суженные глаза, устремленные на него, он, наконец, понял, что случилось то самое, о чем он боялся даже думать. Перед ним стоял кузнец Нагорный, теперь начальник страшной большевистской госполитохраны.
Ни на что не надеясь больше, он стоял и ждал, что будет дальше.
– Подойдите к столу и садитесь, – переходя на «вы», приказал ему Нагорный.
Каргин сел на скрипнувший стул, уставился глазами в крашенный охрой пол. Сердце его билось то сильными неровными толчками, то замирало, бросая его в холодный пот.
Нагорный опустился на стул, с минуту помолчал, потом пододвинул Каргину кожаный портсигар с папиросами:
– Закурите, чтобы успокоиться.
– Благодарю. Табаком отродясь не грешил.
– Вы что, старовер?
– Нет, православный. Просто как-то не научился… Если можно, разрешите выпить воды. Голова закружилась.
– Пожалуйста! – Нагорный пододвинул ему графин с водой и стакан, а портсигар убрал в ящик стола.
Жадно выпив воду, Каргин тяжело вздохнул. Нагорный, усмехаясь, спросил:
– Что, с жизнью расставаться собрались, Каргин?
– Приходится, ничего не поделаешь.
– Вон как! – воскликнул Нагорный и, сбиваясь на «ты», поспешил высказаться до конца. – Ты, что же, думаешь, раз попал ко мне в руки, то я мстить тебе буду за прошлое? Мстить я не собираюсь. Не за тем я поставлен на такую должность, чтобы сводить с кем-то личные счеты. Мы боремся с врагами, которые не сложили оружия. Тем мы пощады не даем. А твое дело совсем другое. Был ты когда-то отпетым старорежимцем, усердным служакой. По твоей милости меня схватили и упекли на каторгу. Но ведь сейчас-то ты явился с повинной, Забережный мне уже кое-что рассказал, только забыл предупредить, что ты тот самый Каргин, который мне дорого стоит. Вот почему я и удивился, когда узнал тебя… А теперь начнем беседу. Чтобы держаться поближе к сути дела, я буду задавать вопросы, а ты отвечать на них.
Нагорный вынул из стола портсигар, закурил. Сделав две-три затяжки, сунул папиросу в чугунную пепельницу и спросил, снова переходя на «вы»:
– В феврале двадцатого года вы пытались поднять в Заводе восстание против атамана Семенова. Что вас толкнуло на это?
– Надоели расстрелы ни в чем не повинных людей.
– Вы, что же, участвовали в расстрелах?
– Нет, нет! Что вы! – испугался Каргин и тут же понял, что необдуманно отвечать опасно. Можно наговорить на себя лишнего.
– Почему вы после восстания не ушли к партизанам?
– По двум причинам, гражданин начальник. У нас было тайное свидание с партизанскими парламентерами. Сговориться мы с ними не могли. Никаких уступок сделать нам они не согласились. Тогда мне и многим другим ничего не осталось, как, только уйти за границу. Явиться с покорной головой к партизанам я побоялся. Считал, что меня расстреляют.
– Вы что же, считаете, что сильно насолили нам?
– Да не то, чтобы крепко, а насолил, – потупился Каргин. – Был я три месяца командиром станичной дружины, воевал с вами и даже ранил в бою партизана Кушаверова. Его я и тогда боялся, да и теперь потрухиваю, хоть ранил его поневоле, спасая свою жизнь.
– Что же тогда заставило вас вернуться из-за границы? Создание ДВР?
– Нет, не это. Приказали мне убить Семена Забережного, а убивать его я не хотел. Вот и пришлось домой заявиться. Но если бы знал, что нарвусь здесь на вас, то, пожалуй бы, не решился на это.
– Ну что же, спасибо за откровенность, Каргин, – рассмеялся Нагорный и продолжал: – От кого вы получили такой приказ? И почему именно вы?
– Долго об этом рассказывать.
– Ничего, рассказывайте. Время у нас есть.
Каргин помолчал, не зная, с чего начать, и набираясь решимости для откровенного разговора. Потом начал говорить. Нагорный терпеливо слушал, не перебивая, и только изредка, когда случались паузы, просил продолжать. Чувствуя все время на себе изучающий и словно подталкивающий взгляд, Каргин рассказал историю своего вступления в союз казаков Дальнего Востока, о денежной помощи, полученной от него, о полковнике Иванове, в чьем распоряжении оказался месяц тому назад.
Нагорный уже считал, что ничего важного для себя не услышит. За месяц Каргин многого сделать не мог. Пожалуй, Иванов только и поручил ему это одно-единственное задание, которого он не захотел выполнять и, боясь за свою жизнь, вынужден был явиться с повинной на русскую сторону. Чтобы окончательно удостовериться, что так оно и есть, он перебил Каргина и спросил.