Рабкина Н. А
Отчизны внемлем призыванье…
На грани эпох
Одну Россию в мире видя,
Лаская в ней свой идеал…
Движение декабристов начинается во втором десятилетии прошлого века.
В советской исторической литературе подробно и обстоятельно разобраны формирование революционной идеологии декабристов, создание первых тайных революционных организаций, их уставы и программы, определено число участников.
Еще больше работ существует о самом восстании в Петербурге и на Украине. Мы хорошо знаем и о расправе с мятежниками 1825 года.
По делу декабристов были привлечены 579 человек. Пятерых император Николай I распорядился повесить, 121 сослали на каторгу и в ссылку, остальных разжаловали в солдаты и препроводили на Кавказ в действующую армию. Были и такие, которых отправили в собственные деревни под надзор местных властей. Николай I приказал вычеркнуть имена «государственных преступников» из живой жизни, из памяти общества, из сердец близких, из литературы. Родственникам повешенных запрещено было носить траур, с узниками сибирских рудников не разрешалась прямая переписка, вся почта в Сибирь проходила через III жандармское отделение. О содержании частных посланий сообщалось самому «государю», а жены «преступников» для того, чтобы по долгу любви и чести следовать за мужьями на каторгу, должны были испрашивать личного позволения царствующего деспота.
Одиннадцать светских женщин, пройдя через унижения, муки, страдания, добились этой «высочайшей милости» и, бросив свет, петербургские и московские дворцы, роскошные усадьбы, уехали за мужьями. Некоторым царь не разрешил выбрать долю «отважной жены», запретил поездку.
Суд, каторга, ссылка, отъезд в Сибирь жен декабристов вызвали к жизни не только научные исследования. Они окутаны трогательным флером поэзии, о них повествуют многочисленные мемуары и дневники, картины, акварели, рисунки. Декабристская тема заняла определенное место в драматургии, опере, музыке, кино.
Но движение декабристов — процесс. Он имеет примерно полувековую протяженность. Последние могикане, вернувшиеся после частичной амнистии 1856 года, доживают до революционной ситуации на рубеже 50–60-х годов, становятся свидетелями рождения второго этапа русской революционности — разночинского, демократического — и активно выражают свое отношение к новым проблемам общественной жизни страны. Более того, печатно и устно они пытаются претворить его в реальную жизнь. К ним прислушивается передовая Россия.
Декабристы встречают реформу 1861 года, переживают ее, устанавливают контакты с герценовским «Колоколом» и «Полярной звездой», откликаются на крестьянские бунты и студенческие волнения. Судьба прямо или косвенно сводит некоторых из них с революционерами-демократами: Н. Г. Чернышевским, М. Е. Салтыковым-Щедриным, Н. А. Серно-Соловьевичем. И герои 1825 года передают эстафету новым революционным борцам.
В активе старых декабристов знакомство со Львом Николаевичем Толстым, Федором Михайловичем Достоевским, Николаем Алексеевичем Некрасовым, сотрудничество в ряде литературных русских изданий 60-х годов, прогрессивная административная деятельность в эпоху реформ, или, как говорили тогда, в эпоху «эмансипации».
Однако период 50–60-х годов не высвечен достаточно исторической литературой. И это затрудняет конкретное прослеживание преемственности декабристского движения, подчеркнутой в свое время Владимиром Ильичей Лениным: «Но их дело не пропало…»
Нельзя сказать, что исследователи совершенно не обращались к указанному вопросу. Буржуазные историки рубежа XIX–XX веков — А. Корнилов, В. Чешихин-Ветринский, Г. Джаншиев — писали о декабристах-стариках, но они пытались их превратить в дюжинных, благонамеренных либералов, панически боявшихся крестьянской революции, оказавшихся на поверку не левее самого правительства Александра II. Эти историки жонглировали письмами Евгения Петровича Оболенского, бывшего предводителем восстания в Петербурге, и доказывали, исходя из них, общую тенденцию всех амнистированных к «православию, самодержавию и народности».
Ярый ненавистник Октября, большевиков, революционного народа, писатель-декадент Дмитрий Мережковский в 1917 году в своем литературном «невоенном дневнике» обратился к прадедам революции, чтобы опорочить то, что пришло им на смену, и противопоставить революционные поколения.
Мережковский писал о деятелях 1825 года, которые дожили до 60-х годов: «Смысл первого „опыта“—14 декабря— только политический; смысл второго — 19 февраля — политический и социальный (курсив мой. — Н. Р.). Вот эта-то новая, неведомая сторона освобождения пугает стариков. Они, впрочем, и сами чувствуют, что чего-то не понимают и никогда не поймут… Тут между двумя поколениями неразрешимая антиномия либерализма и социализма, свободы и равенства… Старики удивляются, что бледная заря становится красною и, может быть, находят на них минуты сомнения, та ли это свобода, о которой они мечтали»[1]. Это была попытка разом скомпрометировать и общественное движение 60-х годов, и стариков декабристов.
1
Д. С. Мережковский. От войны к революции. Дневник 1914–1917 гг. Пг., «Огни», 1917, стр. 117–118.