– Спасибо. И… до встречи, Оля! Я… я стану другим человеком и… мы всё равно будем вместе.
Полуобернувшись, Оля окинула взглядом распластанное на кровати тело:
– Это – очень навряд ли. Прощай, Никита.
Обшарпанная белая дверь захлопнулась, а латунная ручка взлетела чуть выше горизонта, подобно разводному питерскому мосту. Всё кончено, теперь они по разные стороны реки.
«Да, символично», – подумал Никита. С трудом оторвав взгляд от двери, он потянулся к телефону на тумбочке, набрал номер и громко выдохнул.
– Привет, пап!
– Привет, сынок! Как ты себя чувствуешь?
– Пап, я сейчас не об этом. У меня две просьбы: во-первых, помоги перевести меня из этой больницы в калужскую к Василию Анисимовичу; во-вторых, я хочу отслужить в армии.
– Первую просьбу выполню, – ответил отец после длительной паузы, – насчет второй поговорим после твоей полной реабилитации. Мы заедем с мамой вечером, тогда поподробней всё и обсудим. Пока, сын.
– Пока, пап.
Глава 23 Начало
За две недели назойливого больничного лечения Олег впервые оказался один. Не то, чтобы кто-то нарушал предписанный ему после инсульта покой, но по-настоящему в покое его никто не оставлял.
Привезя его утром домой, Оксана заручилась обещанием, что с ним всё будет хорошо, и умчалась на другой конец города покупать какие-то мудрёные китайские травы. Олег разулся и пошел вдоль по коридору. Он миллион раз ходил по этому маршруту, но теперь всё вокруг будто приобрело новые грани: блеклые обои, как оказалось, были покрыты красивым растительным орнаментов сдержанных пастельных тонов. На столе под зеркалом стояла ваза с огромным букетом тюльпанов. В прошлом Олег воспринимал такие украшательства как блажь Оксаны, теперь же он видел в этом приветствие любящей его женщины. Олег остановился у комнаты сына. Появившаяся здесь два года назад желтая строительная табличка "Не влезай – убьет!" куда-то исчезла. Олег тихонько толкнул дверь. В комнате все вещи были аккуратно разложены, вечно работающий компьютер выключен, а кровать аккуратно заправлена. У окна сиял свежей синей краской прикрученный к стене турник. Олег несколько раз медленно кивнул, как бы одобряя увиденные изменения, и двинулся дальше. В спальне всё было по-старому. На широкой кровати лежал его любимый спортивный костюм. Олег переоделся и, по обыкновению, босиком прошел на кухню. Он заварил себе чай и уселся на табурет, с облегчением прислонившись к стене.
Растущий за окном клён время от времени аритмично царапал по стеклу ветками с нежно-зелеными листьями в просвечивающихся на солнце прожилках.
Зачем-то ему снова была дана эта жизнь. Может быть, для того, чтобы заново встретить и полюбить свою жену, вспомнить и вновь пережить рождение сына и поделиться с этим большим уже человечком своим миром.
На лице Олега появилась улыбка. Казалось, он начал осознавать смысл несуществующей реальности эшеровской картины, уже много лет весящей на их кухне. Бесполезно пытаться понять то, что заведомо лишено всякого смысла. И тратить свою жизнь на то, чтобы совместить несовместимое. Надо делать то, что говорит Бог.
Олег встал, сдёрнул картину со стены и застыл в нерешительности, глядя на шахматные фигурки, пытающиеся бодро держаться на вывернутой реальности черно-белого поля. Сколько раз это деформированное отображение мира не давало ему покоя, напоминая прошлую жизнь. Он улыбнулся, быстрым движением разломал рамку и вытащил глянцевый постер. Как в детстве, руки сами стали заворачивать углы податливого листа бумаги. Получившийся самолетик вылетел из кухонного окна и, описывая широкие круги, скрылся в зелени деревьев.
В двери зазвенели ключи.
– Пап?
Олег улыбнулся и пошел встречать своего сына.