– Ну раз жаждет, пусть будет. Будет тебе братик. Когда-нибудь. Может быть... – буркнул папа и пошел на кухню.
Последние два предложения папа пробурчал невнятно и Алеша их не слышал. Во все горло он закричал „ура!“ и помчался делиться радостью со своим медведем. Папа поморщился, а мама сказала равнодушно:
– И зачем врать, зачем обнадеживать.
Папа махнул рукой:
– Через час забудет.
– А если нет? По-моему, он прямо экзальтирован.
– Скажешь тоже... Эк-заль-ти-ро-ван ...ха, в его-то годы. Не забудет через час, забудет через два, а вспомнит, так смирится. Все мы смиряемся с чем-нибудь. В этой жизни.
Но Алеша не собирался забывать ни через час, ни через два. Издавая радостный крик, он схватил своего медведя за плюшевые бока и что было силы швырнул вверх:
– Мишка! У нас братик будет!..
Упав сверху на кресло, Мишка прорычал бодрое „р-га“. Алеша схватил его, прижал к себе и, замирая от счастья, закружился, запрыгал с ним по комнате. Мама за стеклянной дверью мрачно наблюдала веселье сына. Папа за ее спиной произнес спокойно:
– Ничего, попрыгает и забудет... Однако он впечатлителен.
Далее папа и мама вступили в быстрое, легкое, равнодушное препирательство, вызванное маминой ответной репликой:
– А ты только заметил.
В результате препирательства пришли к выводу, что Алеша даже чрезмерно впечатлителен.
И это было действительно так.
Но не только впечатлителен был Алеша, но и странен характером, поведением и играми. „И вообще, – как говорила бабушка, – чего-то в нем есть такое-эдакое... в общем не наше...“ В породах по отцовской и материнской линии таких до него не было. Или незамеченными прошли? Некому замечать было... Мама считала, что он не совсем такой, как прочие его сверстники. Правда, к ее сожалению, это отличие не касалось всяких способностей – к музыке, там, математике, – языкам, фигурному катанию и прочим важнейшим качествам, чтобы прочно стоять на ногах в современном взбалмошном мире.
Ни к чему этому не был предрасположен Алеша. А по мнению папы, даже туповат был, на лету ничего не схватывал, а наоборот, подолгу задумывался надо всем, что замечал или слышал впервые. И делал какие-то свои выводы, поражавшие родителей. Побывав впервые в зоопарке, спросил, почему львы едят антилоп, ведь антилопам больно. „Так они (львы) устроены“, – ответил папа. Когда выяснилось, что так устроено природой, Алеша объявил, что тетя Природа злая и плохо устроила.
– Природа не тетя, – сказал папа.
– А кто же она, раз она – Природа, не дядя же.
Очень удивил Алешу ответ папы.
– Она не тетя! – упорствовал папа. – Она, это... вообще!.. Все кругом это и есть природа.
Алеша оторопело огляделся и вдруг закричал на весь зоопарк, так что все обернулись на них:
– Ты со мной играешь, папа, ты неправду говоришь, как же может это „вообще“ льва устроить?!
И так и осталась природа – тетей. Там же, того же вопроса касаясь, папа неосторожно и не подумав, заявил Алеше, что когда речь идет о еде, то никакого злого поступка нет, если того, кого хотят съесть, – убивают. Этим заявлением папа пытался оправдать львов, но пришлось оправдываться самому. Папино заявление привело Алешу в неописуемое негодование:
– Мы что же, друг друга должны есть? – приступал Алеша к папе.
– Да не друг друга, а животных, – отбивался папа.
– Но и мы тоже из мяса.
– Но мы люди, а они животные. Вон гляди зубр жует, а из него знаешь какая котлетка...
– Из кого?.. Котлетка?!. А... котлетки из таких вот делают?
Со страхом и жалостью таращился Алеша на громадного зверя.
– Это тоже тетя Природа так устроила?
– Далась тебе эта тетя! – пробурчал папа и попытался перевести разговор на другую тему. Но это не удалось.
Это никогда не удавалось ни папе, ни маме, от волнующей его мысли Алешу невозможно было свернуть. Это качество очень не нравилось маме, она даже задумывалась: нет ли тут какого психического отклонения, а папа после зоопарка стал говорить, что в способе мышления Алеши есть что-то дикарское. О чрезмерной впечатлительности он почему-то тогда не говорил.
В тот день Алеша слепил из пластилина животное, отдаленно напоминавшее корову, и спросил папу, как ее оживить. Сначала папа ответил, что это невозможно, но после получасового терзания вопросами, где опять всплыла тетя Природа, сказал раздраженно, что он не знает этого, что он не умеет оживлять пластилиновых зверей и что об этом надо спрашивать тетю Природу. Как ее спрашивать, папа тоже не знал, а на вопрос, „где в человечках жизнь прячется?“, также решил ответить „не знаю“, ибо чувствовал новую лавину вопросов, от которых ничего хорошего ждать не приходится.