4 мая 1887 года, среда. Мистер Альфред Саттерфилд
Массивное четырехэтажное здание на углу Белгрейв-плейс и Итон-сквер выглядело солидным и основательным — таким, каким и должно быть жилище его владельца, состоятельного банкира. Расчерченные строгими пилястрами фасады, входной портик в классическом стиле и небольшие балкончики с чугунным ограждением — этим ограничивалось украшения дома снаружи. Роскошь и разнообразие заключались внутри. Следуя за степенным дворецким, сэр Уильям и его племянница успели полюбоваться широкой лестницей с резными перилами, дубовыми панелями на стенах, наборным паркетом, картинами в золоченых рамах и мраморными статуэтками на специальных постаментах. Особое внимание Патрисии привлекли два великолепных гобелена с историческими сюжетами — насколько она смогла определить на ходу, стремясь не отстать от своих спутников, они были сотканы не позднее семнадцатого века.
В гостиной дядю и племянницу встречал хозяин дома — Альфред Саттерфилд, крупный импозантный мужчина средних лет. Примечательным в его внешности были глубокие карие глаза — взгляд их был цепким, оценивающим. Дружески поприветствовав сэра Уильяма, он с явным удовольствием оглядел Патрисию.
— Очень рад! — заговорил банкир громким звучным баритоном. — Я нарочно попросил вас прийти пораньше — мне не терпится посмотреть работы мисс Кроуфорд. Обожаю открывать новые таланты!
Девушка, стесняясь, протянула Саттерфилду свою папку. Тот предложил гостям расположиться в креслах возле камина, а сам отошел к стоявшему рядом бюро и принялся рассматривать рисунки. Пока он этим занимался, сэр Уильям потягивал херес, который ему подали в старинном стеклянном бокале в форме тюльпана, а Патрисия разглядывала комнату, где они находились. Это было просторное светлое помещение, с большим вкусом выдержанное в красных, серых и белых тонах; изобилие предметов искусства делало его похожим на музейный зал. Задержавшись взглядом на украшавших стены пейзажах (несомненно, подлинниках), девушка не сразу заметила появление в гостиной еще одной персоны — молодой женщины, которая вошла, неслышно ступая по мягкому персидскому ковру. Вошедшая остановилась в нескольких шагах от присутствующих, словно бы для того, чтобы предоставить им возможность оценить ее фигуру, чьи несомненные достоинства подчеркивало роскошное платье из темно-синего шелка.
— А, вот и ты, Лорейн! — сказал хозяин дома, и в его голосе прозвучал упрек. — Знакомьтесь, друзья: моя супруга.
Патрисия удивилась. Жена банкира выглядела так молодо, что ее легко можно было принять за его дочь: на вид ей было не больше двадцати пяти — двадцати семи.
— Ты едва не опоздала. — Саттерфилд с извиняющейся улыбкой обратился к гостям: — Воистину, женщины теряют представление о времени, когда им нужно переодеться к обеду.
— Прости, дорогой, — откликнулась женщина без тени раскаяния, — мне это было действительно нужно: ты же сам сказал, что у нас будут гости.
— Они уже здесь. Мы больше никого не ждем. — Банкир снова повернулся к сэру Уильяму и Патрисии. — Прошу меня простить: сегодня будет скромный, почти семейный обед. Мне хотелось посвятить этот вечер творчеству мисс Кроуфорд, а при большом количестве гостей это было бы невозможно.
— Мы вам весьма признательны, — вежливо откликнулся пожилой джентльмен.
Между тем Лорейн Саттерфилд уселась в кресло поодаль — так, чтобы видеть собственное отражение в большом зеркале над камином. Она приняла изящную позу и повела головой из стороны в сторону, любуясь тем, как играют искорки света на ее сапфировой диадеме.
Ее лицо показалось Патрисии смутно знакомым. Девушка стала невольно вглядываться, пытаясь вспомнить, где она могла видеть эту красавицу раньше. И вдруг поняла: жена банкира словно сошла с полотна Гейнсборо[3] — портрета герцогини Девонширской: та же бледная нежная кожа, точеные черты и яркие глаза, та же врожденная грация; только, конечно, у Лорейн не было такой безумной высокой и напудренной прически, и одета она была по самой последней моде. Патрисия испугалась пришедшего ей на ум сравнения. Только месяц назад в Борнмуте они с дядей встретили женщину, которая тоже напоминала произведение искусства — античную статую, и та женщина стала жертвой жестокого убийства. Девушка постаралась отогнать эти мысли: нет, конечно, с миссис Саттерфилд не случится ничего плохого!
Почувствовав, что за ней наблюдают, Лорейн повернула голову. В отличие от мужа, чьи глаза ничего не упускали, взгляд женщины был абсолютно пустым — то ли она тщательно прятала свои мысли, то ли их у нее вообще не было. Патрисии стало неловко, оттого что она столь бесцеремонно ее рассматривала.