— Если вы намерены решить это дело, начинайте сейчас же, — посоветовал Бибов Румковскому.
Румковский приказал Давиду Гертлеру обыскать все кварталы по правой стороне Згерской. Люди Гертлера подошли к делу по-научному. Чтобы попасть в трамвайное окно под таким углом, камень должен был прилететь с довольно большой высоты — этажа с третьего-четвертого. Это исключало все жилые дома на Згерской, кроме трех.
Люди Гертлера побежали вверх по шатким, грозящим обвалиться лестницам, выламывая запертые двери и врываясь в забаррикадированные квартиры.
Около половины восьмого Гертлер лично доложил, что преступник окружен. Злоумышленник находился на верхнем этаже дома номер 87 по Згерской. Очевидно, в квартире были и дети: когда полиция ломала дверь, из квартиры явственно донесся детский крик.
— Продолжать ломать? — спросил Гертлер.
— Ничего не делайте, — ответил председатель. — Я уже еду.
Дом номер 87 по Згерской был самым ветхим из тех, что выходили на перпендикулярную Згерской Фисацкую улицу. Четыре ряда окон на фасаде походили на четыре ряда пещер в скале. Ни единого целого стекла. К тому же почти во всех окнах не хватало рам; единственной защитой от дождя и холода служили бумага или натянутые грязные простыни.
Полиция уже оцепила здание, и председатель со свитой торопливо поднялся на четвертый этаж. Возле печки сгорбились двое мужчин, сидевших на чем-то вроде перевернутого эмалированного корыта; возле них стояла женщина, вытиравшая руки о грязный передник. Гертлер направился прямиком к какой-то кладовке или чулану в глубине квартиры и загрохотал в дверь кулаком.
— Уходите, оставьте нас в покое, — раздался из-за двери приглушенный голос.
(Грубый мужской голос.)
Председатель пробрался к двери и внушительно произнес:
— Это я. Румковский.
С той стороны двери стало тихо. Как будто зашептались, кто-то кого-то толкнул. В кладовке явно было несколько человек.
Румковский:
— Мы требуем, чтобы виновный в случившемся вышел. Иначе погибнут восемнадцать невиновных евреев.
Снова тишина. Потом послышался голос. Очень тоненький и слабый:
— Вы правда господин презес?
Ребенок. Люди из команды Гертлера обменялись понимающими взглядами. Председатель откашлялся и сказал, стараясь, чтобы его голос звучал как можно строже и внушительнее:
— Как тебя зовут?
— Моше Камерштайн.
— Это ты бросил камень, Моше?
— Я не хотел, чтобы он в кого-нибудь попал.
— Зачем ты бросил камень, Моше?
— Я бросаю камни в крыс. А тут не получилось.
— С крысой или с камнем?
— Это правда вы, господин презес?
— Это я, Моше, и у меня для тебя подарок.
— Какой?
— Увидишь, когда выйдешь. Подарок у меня в саквояже.
— Я боюсь выходить, господин презес. Меня побьют.
— Никто тебя не побьет, обещаю.
— А какой подарок? Когда я его получу?
Грубый мужской голос за дверью:
— Перестань, тебя просто хотят обмануть…
— Моше, кто там с тобой?
(Тишина.)
— Ничего не говори!
— Там твой папа?
— Да…
— ДА ЗАМОЛЧИ ЖЕ ТЫ!
Стало тихо. Ненадолго. Потом председатель снова взял слово:
— Моше, скажи папе — если ты выйдешь, то сможешь пойти со мной. Я всегда готов брать умных мальчиков на работу в полицию.
(Тишина.)
— Ты большой мальчик, Моше? Скажи мне, ты мужчина?
— Не отвечай!
(Тишина.)
— Моше, скажи-ка, что у тебя получается лучше всего?
— Убивать крыс.
— Тогда будешь убивать крыс у меня.
— Я стану полицейским?
— И даже больше. Я сделаю тебя начальником специальной противокрысиной команды. Только открой дверь и выходи. Никогда не поздно изменить свою жизнь, Моше.
Дверь открылась; в проеме стоял, мигая на свет, тощий мальчик лет тринадцати. У него за спиной сгорбился немолодой мужчина — бледный, небритый. Мужчина выглядел встревоженным. Было ясно, что ему не по себе от внимания всех этих набившихся в тесную комнатушку людей. Мальчик был таким же бледным, как отец, и каким-то перекошенным. Правая сторона лица нависала над левой — вялой и как будто нечувствительной. То же было и с туловищем: мальчику словно всадили в одно плечо мясницкий крюк, и тело вяло и безжизненно повисло на нем. Но живая часть лица излучала счастливое ожидание.
Впоследствии в гетто с охотой обсуждали, как хорошо председатель умеет обращаться с детьми. Этот мальчик разозлил немцев, из-за него жизни многих безвинных евреев оказались под угрозой. Никто бы не удивился, если бы председатель предал его суровому наказанию. Но председатель не стал его наказывать. Вместо этого он присел на корточки и взял руки мальчика в свои: