Спаситель его оказался удивительно малорослым — метр сорок максимум — мужичонкой, и препротивнейшего, надо заметить, образа. Длинная — лошадиная прямо-таки — его физиономия имела какой-то странный изжелта-черноватый цвет, нос был сильно приплюснут, крошечные глазки весело поблескивали, словно бы два уголька, губы непомерно большого рта страшно отвисли, а острый подбородок покрывала густая рыжая щетина — по крайней мере, недельной давности.
На голове этого столь видного представителя человечества красовалась ярко-алая бейсбольная кепочка, а мускулистый, загорелый торс облегала замызганная майка-безрукавка со ступенчатой надписью «VERBATIM — 3.5'' Нigh Density Double-Sided» через грудь, сопровождавшейся некоей эмблемой из области промграфики и изображением раскинутых веером трехсполовинойдюймовых флоппи-дисков, высыпавшихся из перевернутой набок яркой коробочки. Штаны его были столь безлики, что даже не заслуживали особого описания…
Зато, руки!
Руки спасенного Петяшей типа — длинные, ухватистые, с кистями, ороговевшими мозолями не хуже, чем у любого мастера каратэ — покрыты были невиданной многоцветной татуировкою. Просто-таки живого места не было на них от голых и частично одетых мужчин и женщин в самых причудливых сочетаниях, от мускулистых суперменов с мечами и крупнокалиберными mashin-guns наперевес. Были здесь во всех подробностях разнообразные виды игральных карт, костей и фишек для китайской игры «маджонг»… А один рисунок, помещенный на левом плече, являл миру не что иное, как игорную принадлежность, именуемую joy-stick, причем обнаженная сладострастная красотка, оседлавшая оную, придавала сему названию препакостнейшего свойства двусмысленность. Прямо под этой сценою находилась каллиграфически выписанная формула «це-два аш-пять о-аш», обрамленная затейливой виньеткой.
Дополнял в высшей степени неординарный облик коротышки прислоненный к сиденью лавочки алюминиевый костыль, покрытый грязно-коричневой нитроэмалью, местами неопрятно облупившейся.
— Значит, ты у нас будешь — Петенька Луков, — заговорил тем часом костыленосец. — А меня звать: Туз Колченогий.
С этими словами он поскреб дикую щетину на скуле.
Ладно хоть руку не стал совать! Запашок от него… стошнить — не стошнит, а вот сблевать — запросто и незамедлительно.
Петяша оцепенело молчал. В голове его все прочно перепуталось еще в тот миг, когда он впервые услышал доносившийся из ниоткуда голос. Дальнейшие действия он совершал — даже словом «автопилот» этого состояния не назвать! — вовсе не имея способности что-либо обдумывать либо даже толком осознавать. Делал, короче сказать, что говорили. Но вот теперь никаких побуждающих к действию команд не поступало.
Следовало, видимо, какое-то время выждать, пока способность размышлять и функционировать своею волей не воротится обратно.
— Ладно, — продолжал Туз Колченогий. — Ты меня вскоре наверняка захочешь кой о чем поспрошать, так думай себе, а я пока что, с твоего разрешения, приведу-ка себя в божеский вид. Да и тебя тоже не помешает.
Прежде, чем Петяша, умевший, надо отметить, выбирать одежду, успел оскорбиться, в облике назвавшегося Тузом Колченогим, произошли разительные перемены.
Грязно-красная бейсбольная кепка, криво сидевшая на стриженой под машинку шишковатой голове, разом сделалась элегантной темно-серой шляпой «борсалино», а из майки-безрукавки получился целый гардероб. На уродце-коротышке явился темно-серый же, в цвет шляпе, костюм-тройка тончайшей английской шерсти, белоснежная сорочка с малахитовыми неброскими запонками в манжетах и черный шелковый галстук штучной работы, на коем мельчайшими стежками, тусклым серебром, вышиты были те же самые сюжеты, какие совсем недавно украшали растатуированные руки и грудь. На ногах его появились черные, веско поблескивающие туфли с квадратными носами и солидными темно-серебряными пряжками, а костыль стал весьма авантажной тростью черного дерева с серебряным набалдашником. Вдобавок рядом, на скамье, совсем уж из ничего, образовался небольшой плоский чемоданчик — чехол для ноутбука; Димыч как-то с работы такую машинку приносил и трясся над ней хуже, чем старая дева над любимой кошкой.
Нечего и говорить о том, что запах хрен знает сколько времени не мытого мяса обратился в прохладный, тонкий аромат какого-то незнакомого для Петяши одеколона.
Впервые после всех происшедших с ним странностей (которые, как вы помните, можно было толковать и так и эдак) увидев то, что с полной ответственностью можно было наименовать чудом, Петяша забыл и думать о вопросах, которые намеревался задать причудливому коротышке, назвавшемуся крайне странным именем. Вместе с тем, сделалось ему и немного завидно: облачение недавнего бомжа-оборванца, пожалуй, подошло бы по чину любому из тех, кто нынче заправляет миром.