В пылу мысленной истерики Димыч едва не ударил изо всех сил по подлокотнику, однако вовремя опомнился.
Что за чушь лезет в голову! Какая разница: виноват, не виноват… Слабость никого и ничего не оправдывает. Да чего волноваться-то, ну как они станут меня ловить? Калашников с Гилевым оба мертвы, женщина — наверняка тоже. А дочь их… Нет. Такая маленькая, если даже запомнила меня, вряд ли сможет связно описать. Ничего. Опасности нет. Бояться нечего. Ничего особенного не произошло. Нужно только малость отдохнуть, и можно действовать дальше. Но прежде всего… Прежде всего, Валентина.
Димыч поудобнее устроился в кресле и прикрыл глаза. Машина мощно неслась вперед, почти не застревая на светофорах, и вот такое быстрое перемещение в пространстве почему-то подействовало на него как нельзя более умиротворяюще. Все хорошо. На его стороне разум. А когда он, Димыч, решит нежданно свалившуюся на него задачу со многими несообразностями… Он не понимал умом, отчего, но не сомневался, что после этого все будет совсем хорошо.
Машина притормозила.
— Куда на Барочной? — спросил водитель.
— Вон тот дом.
Таксист, резко взяв с места, подкатил к подворотне. Валентина… Димыч распахнул дверцу.
— Э! А заплатить?!
Вот докука…
Не глядя выдернув из стопки полтинников в кармане купюру, Димыч швырнул ее таксисту и поспешил к парадной. Соврала ему Валентина, нет ли, но беседа с нею должна, определенно должна была вывести его на новый этап расследования.
Дверь Игоревой квартиры все так же была распахнута настежь. Войдя, Димыч аккуратно запер ее изнутри и шагнул в кухню.
— Что же ты…
Но заготовленную еще на лестнице фразу пришлось оборвать на полуслове. На Валентину никакие слова уже не произвели бы должного впечатления: она висела в веревочной петле, прицепленной к массивному крюку для люстры, которой Игорь за всю жизнь так и не собрался приобрести. Чуть в стороне лежал на полу отброшенный, видимо, ногою табурет. Сквозь привычные кухонные запахи явственно ощущалась вонь человеческих испражнений.
Та-а-ак-к…
Третья смерть за день — это было уже слишком. Не говоря уж о том, что означала она непоправимую утрату источника информации, казавшегося таким перспективным…
Димыч круто развернулся и вышел на лестницу. Он больше не чувствовал ни страха ни усталости, то и другое вытеснила упругая ледяная злость. Нет, он не станет больше ходить вокруг да около. К черту Николая и прочих, кто там еще оставался. Подождут. Сейчас он отправится прямо к господину Флейшману и либо получит ответы на все свои вопросы либо, в случае, если тот попробует сопротивляться, пристрелит его на месте. Если только не умрет прежде сам. В каковом случае ответы, скорее всего, уже не потребуются.
Он отлично сознавал, что шансов против такого, по всему сделанному судя, могущественного мага, или как там теперь таких принято называть, у него мало. Если, конечно, правда все то, что этим магам приписывает молва. Однако даже возможность близкой смерти — или еще чего похуже — почему-то совершенно не тревожила. Беспокоило другое: В последние дни он, Димыч, явно начал замечать за собою симптомы неудачничества. Вернее, он-то как раз всегда отказывал определению «неудачник» в праве на существование; говорил, что на неудачи ссылается только тот, кто — в силу неких своих качеств — ни на что не способен, или, по крайней мере, думает, будто ни на что не способен. Подобных людей хорошо умеют выделять из прочей массы работники сферы обслуживания, а также опытные сотрудники отделов кадров.
Петяша, надо сказать, даже в худшие времена не производил ни на тех ни на других впечатления неудачника. А он, Димыч, кажется начинает… Взять хоть этого таксиста — он же всерьез заподозрил, что клиенту нечем платить! Раньше с Димычем тоже случалось такое: задумаешься над чем-нибудь и попробуешь, как сегодня, выйти из такси либо ресторана, не расплатившись. Но никогда еще на его рассеянность не реагировали вот так по-хамски!
Ничего. Ничего-ничего…
Уловив боковым зрением свет фар выворачивающей из-за угла машины, Димыч поднял руку. Машина остановилась рядом.
— На Васильевский, — велел Димыч, садясь рядом с водителем. — Угол Большого и Пятой линии.
61
Дворик дома, в котором жил господин Флейшман, оказался на удивление ухоженным — в частности, хорошо освещенным. Без труда найдя нужную парадную, Димыч поднялся на третий этаж и остановился перед массивной дверью с бронзовой табличкой: «Георгий Моисеевич Флейшман. Адвокат. Парапсихолог».