Флейшман пожал плечами.
— Мало ли… Мне кажется, он очень боялся вашего друга… Может быть, надеялся таким образом от него спрятаться. А может, просто от замешательства, а потом было уже поздно сопротивляться. К нему, как к буйному, вероятно, применили уж очень… оглушающую химиотерапию. Пару дней после того, как это случилось, он еще держался, я это чувствовал, а потом… — Флейшман тяжко вздохнул. — Потом у меня возобновились приступы. Знаете, а вот насчет девушки вашего друга… Она что, и до сих пор с ним?
Димыч несколько нетерпеливо кивнул.
— Вообще, Николай был способен на изготовление такого вот… зомби. Но, если она до сих пор… функционирует, он к ее созданию непричастен. Этот ваш друг — он, по-вашему, вправду так уж ни на что не годен? Подумайте; Николай очень боялся его. Говорил, будто он не человек и даже не демон, а нечто третье, непонятное, сильное и опасное… Впрочем, это могло быть сказано просто в помрачении рассудка, с ним такое случалось. Но, с другой стороны, Николай, подобно всем душевнобольным, доверял только собственным чувст… ва… а-а…
На последнем слове фраза оборвалась, перейдя в знакомый уже Димычу негромкий, сдавленный хрип, почти тут же и смолкший. Димыч ощутил легкий укол досады. Впрочем, ладно, плевать. Флейшман, пожалуй, уже сообщил все, что мог…
Бросив взгляд на обмякшее под одеялом тело, он секунду поразмыслил, пожал плечами и двинулся прочь из квартиры.
64
Вот уж третий день без толку биясь над началом нового романа, Петяша пребывал в черной, безысходной досаде, усугублявшейся еще пакостным ощущением того, что и дальше лучше не будет.
Как же быть?
Если он, Петяша, так и не сможет больше прийти в нормальный рабочий настрой, то имеющиеся деньги, особенно при Катиных с Елкой аппетитах, скоро подойдут к логическому завершению, и что дальше? Несколько пролистанных во время утренней прогулки газет с объявлениями о найме на работу ясно показали, что надежды подыскать пристойное место почти ноль…
Петяша стиснул зубы. Ладно. В конце концов, все хорошо. Непонятности с неприятностями, судя по всему, кончились; финансов хватит, должно бы хватить, минимум месяца на три… Да что ему, свинтусу, еще от жизни надо?! Любимые женщины с ним, помогают по мере сил; куда с добром!
Нет, решил Петяша, нельзя все-таки расслабляться. А то и вправду ничего хорошего не предвидится в течение остатка жизни…
А ведь рассказ, пожалуй, еще не завершен. Не хватает в нем некоей финальной ноты. Этой ноты не было у Дэвидсона, но это не значит, что все должно кончиться вот таким трафаретным обломом. Не-ет, тут можно извернуться позабавнее…
С этими мыслями Петяша открыл фай с оконченным было рассказом, на некоторое время задумался, а затем слова будто бы сами хлынули на белое поле.
Вскоре Николай Иванович случайно встретил на улице владельца того самого китайского ресторанчика, где два месяца назад мыл посуду. Китаец, исполненный конфуцианского уважения к учености и тронутый до глубины души видом доцента, снова принял его на работу. Плата была мизерной, но целых три вечера в неделю Николай Иванович приносил домой то, что оставалось от посетителей.
Но однажды вечером, сгребая в пакетик порцию китайской лапши и размышляя над продолжением своей статьи, он — неожиданно для себя самого — обнаружил, что ускользавшие до того мысли о досадном провале, о природе загадочного феномена и о том, как одна-единственная глупая баба может порой послужить причиной краха даже самого гениального начинания, затеянного пятнадцатью ученейшими мужами, вдруг сложились в единую, цельную картину — столь ясную и понятную, что самому ему сделалась удивительна собственная непонятливость. Да ведь все с самого начала было очевидным!
Вернувшись домой и не озаботившись даже раздеться, он, под удивленными взорами детей, ринулся к секретеру и принялся лихорадочно рыться в ящиках в поисках принципиальной схемы полученного в подарок телевизора, полученного супругой в подарок от подруги ее матери. Если приемником служил зубной протез, изготовленный неведомы умельцем из материала, украденного в оборонном НИИ, то что, как не телевизор, чиненый-перечиненый другим умельцем, телемастером, еще в советские времена — эпоху повального дефицита с применением самых разнообразных подручных средств, должно было служить передатчиком?! Осталось только взглянуть, к чему именно изобретательный телемастер приложил руку!
Отыскав бережно сохраненную прежним владельцем принципиальную схему заслуженного аппарата, Николай Иванович вооружился отверткой и паяльником, невзирая на протесты детей, выключил телевизор и, с замирающим сердцем, принялся снимать заднюю панель…