– Бахри! К джипу, быстро! – Хашир ударил его в плечо, подгоняя.
Подбежал к гранатометчику, наводившему свою трубу на грузовик, в кузове которого уже никто не шевелился. Хашир молча показал в сторону ожившего бронетранспортера. Высунувшийся из люка солдат возился с пулеметом. Гранатометчик все понял, развернул ствол. Граната ударила в башню, проломив борт, взрывная волна и осколки, как ножницами, срезали часть головы пулеметчика и вдребезги раскурочили пулемет.
И тут сработал четвертый заряд, разворотил переднюю часть бэтээра, вздыбил и швырнул его о землю так, что из открытого башенного люка вылетели какие-то полужидкие ошметки. С этого момента американскую колонну можно было считать уничтоженной...
На дороге оставались только убитые и раненые. Бахри как истукан застыл над двумя телами в штатском, которые только что извлек из «Хаммера». Непонятно было, живы они или нет, ну да сейчас не до них, позже разберемся. Дважды рвануло – это Муса и Фарид закинули по осколочной гранате в люк танка и кузов грузовика. Остатки колонны дымили так, что, наверное, даже с их поганых космических спутников видно. Что ж, пусть любуются. Жаль только, запах горелого мяса до космоса не поднимается...
Ирак. Усиленный взвод в переделке
Вдруг заглох двигатель, просто умер безо всякой причины. Бронетранспортер резко остановился, присев на передние колеса. Рядовой Смит уставился на приборную панель, вспыхнувшую тревожными красными огоньками: масло, генератор, тормозная... Откуда-то сверху капала кровь. Смит дотронулся до лба – да, он здорово расшибся, и волосы тоже все в крови. Но, хоть убей, он не помнил, когда это произошло. «Лейви» дернулся еще раз, словно в агонии. Смит в панике ударил раскрытой ладонью по включателю зажигания – ноль реакции!
Переключился на запасной генератор, опять ударил. Ничего. Все это время со лба и носа капала кровь, а снаружи шел низкий мощный гул, от которого пятитонная машина дрожала и звенела, как рождественская елочка. Он попробовал откинуть водительский люк, но обнаружил, что его намертво заклинило и даже вдавило внутрь, словно кусок растаявшего шоколада. Он на корточках перебрался во второй отсек, где в нос ему шибанул дикий запах скотобойни. Верхний люк был откинут, из него свешивалась вниз какая-то тряпка, по которой медленно сбегала густая черная жидкость. Вверху виднелось неестественного фиолетового оттенка небо. И где-то гудело и гудело. Смит осторожно приблизился к люку, уже зная, что это никакая не тряпка, и что там, снаружи, ему предстоит узнать и увидеть еще очень много ужасного – если он, конечно, наберется духу. Обогнув лужу на полу, он на четвереньках добрался до второго люка, откинул его и осторожно высунулся наружу.
Опрокинутый «Хаммер» лежал поперек дороги, правая часть салона вмята внутрь, зад вместе с колесами будто срезаны ножом. Грузовик уткнулся в обочину, матерчатый верх изрешечен в лохмотья, из кузова наполовину вывалилось чье-то тело, словно несчастный в последнюю минуту своей жизни пытался выполнить заднее сальто. Второй БТР представлял собой обгоревший железный остов на голых ободьях. Заправщик пылал своими двумя цистернами, как погребальный костер: бензин давал гудящее, рвущееся в небо пламя, а солярка – густую жирную копоть. Чуть дальше стоял танк с перебитой гусеницей, даже не стоял, а каким-то непонятным образом полулежал, похожий на мертвую толстую женщину, у которой съехали чулки. Смит вылез из бронетранспортера, приблизился на несколько шагов и увидел воронку прямо под разорванными траками. Перекошенную башню украшало большое звездообразное пятно сажи. А на дороге лежали тела в морпеховском камуфляже «дезерт», лежали на удивление упорядоченно, будто их выстроили в цепь и срезали длинной пулеметной очередью. Смит боялся подойти ближе, боялся узнать в ком-то из них бесстрашного капитана Маккойна или Прикквистера... Или кого-то еще.
И здесь тоже гудело. От гула собиралось в тревожные складки фиолетовое небо, и бежала мелкая рябь по ярко-желтому, будто нарисованному песку, и финиковая роща вдалеке бесновалась, тряся пыльно-зелеными шапками, хотя ветра не было и в помине, и белый минарет многозначительным перстом указывал в низкое небо...
У Смита задергалась нижняя челюсть. Саддамовцы, подумал он. Боевики. Укрылись на обочине, рванули противотанковую, расстреляли взвод... И он почему-то единственный остался жив.
Но когда они успели?
Почему он ничего не слышал?
И куда они подевались в таком случае?
И... Что вообще здесь происходит?
Смит дотронулся рукой до танковой брони. Холодная. Жирная сажа осталась на пальцах.
Он ничего не понимал.
А вдруг они вернутся?
Он повернулся кругом, на негнущихся ватных ногах поковылял обратно к своему «Лейви». И здесь увидел вторую воронку от взрыва. Рядом с «Хаммером». Именно этот взрыв срезал его заднюю часть и сплющил салон, словно удар огромного молота. Смит вспомнил о камне, на который он наехал перед тем, как...
До него дошло. Это был не камень.
Не камень, черт его дери! И он сам на него наехал, спецом...
Смит заорал благим матом, хотя не услышал собственного крика. Он обхватил руками голову, вцепился в волосы... Волос не было. Головы не было. Вернее, что-то осталось, но темя и затылок оказались снесены начисто, а внутри бултыхалось уже остывшее месиво.
Рядовой первого класса Шон Смит-младший, прирожденный водила, парень на все руки из штата Кентукки, покачнулся, лицо его исказил ужас не грозящей, а уже наступившей смерти, и бездыханное тело тяжело рухнуло на дорогу.
Сквозь изрешеченный пулями и взрывами пейзаж Ирака души морских пехотинцев тяжелыми каплями просачивались в мертвые воды Стикса, и душа Шона Смита булькнула последней.
Бозонель. Жилой городок научного центра
Плюи вернулся домой около полуночи. Детей у него не было, как, впрочем, и жены. Не раздеваясь, Плюи прошел в гостиную, открыл бар, налил себе половину стакана джина, разбавил тоником, насыпал лед. Со стаканом в руке он опустился в кресло, отхлебнул и надолго задумался. Очень надолго. Со стороны можно было подумать, что он впал в ступор или спит с открытыми глазами. Но это было не так. Спустя какое-то время Плюи пошевелился и пробормотал:
– Вниз. Вся энергия уходила вниз... Будто ее излучало кольцо Ускорителя... И получилась «окружность исчезновения»? И все, что в нее попало, бесследно исчезло? А еще локальные пропажи... «Брызги исчезновения»? В самом деле, бред какой-то!
Он рассеянно глянул на стакан, словно забыл, откуда он здесь взялся, поставил его на крышку бара и встал. Затем подошел к телефону, набрал номер. К трубке долго не подходили – видно, Главный конструктор уже спал. Наконец раздался хриплый голос:
– Слушаю.
– Это Плюи,– отрывисто произнес ученый.– Извините за поздний звонок. У меня есть вопрос. На какое значение отклоняется центр той вашей окружности от проецируемой оси Ускорителя?
Мсье Жераль удивленно подышал в трубку, собираясь с мыслями.
– Шестнадцать и восемь десятых градуса. Можно считать – семнадцать. У вас появилась какаято версия?
– Возможно,– сказал Плюи.– Вы не знаете, какая точка находится в проекции Ускорителя на противоположной стороне земного шара?
– Что?! – потрясенно спросил Жераль.
– Извините, это я сам себе! – быстро поправился Плюи.– Доброй ночи.
Он положил трубку. Наполовину осушил стакан с джином. Достал из кармана новую записную книжку и ручку, что-то подсчитал. Потом принялся ходить по дому, открывать дверцы шкафов, выгребать из стеллажей книги и бумаги. Он что-то искал. Потратив на бесплодные поиски полчаса, он, в конце концов, спустился в подвал, где среди старой мебели и прочего хлама обнаружил то, что ему было нужно. Старый школьный глобус.
Плюи вернулся с ним в гостиную, прихватив по дороге из кабинета циркуль, линейку и старинный, еще прадедушкин стилет – с витой костяной рукоятью, витым набалдашником, витым перекрестьем и потемневшим от времени трехгранным клинком... Уселся в кресло. Поставил рядом недопитый джин. Пристроив глобус у себя на коленях, он отмерял какие-то расстояния циркулем на линейке, а затем прикладывал его к маленькой модели земного шара.