Вадим Васильевич Овчинников пережил войну, стал архитектором, в Орле и сейчас стоят возведённые им здания (например, Технологический институт имени Поликарпова на Московской улице). Скончался он в Орле в 1993 году и похоронен рядом с матерью, сестрой и старшим братом о. Иоанна.
...В обстановке военной угрозы заметно ослабли гонения на Церковь. Уже в первые месяцы войны в СССР начали стихийно открываться закрытые прежде храмы. В городах и сёлах собирались сходки верующих, на которых избирали исполнительные органы и уполномоченных по ходатайствам об открытии храмов. В сельской местности такие сходки часто возглавляли председатели колхозов, исполкомы ходатайства удовлетворяли. Всё это побудило советское руководство официально разрешить открывать храмы на территории, не оккупированной немцами. Начались освобождения арестованных ранее священников, которые назначались настоятелями вновь открытых храмов.
В Москве большой радостью для верующих было разрешение властями празднования Святой Пасхи. В 1942 году она приходилась на 5 апреля. И когда 4 апреля в 6 часов утра по радио прозвучало неожиданное сообщение — комендант Москвы разрешал свободное движение по городу в Пасхальную ночь, — счастье было безмерным.
Москвич Андрей Стрешнев так описывал Пасхальную ночь 1942 года:
«Город отвык выходить на улицу в этот поздний час, и даже в большие государственные праздники соблюдается строгий режим военного города, города, куда из окрестной тьмы неустанно, настойчиво тянутся силы врага, его тяжёлые бомбовозы.
Но в эту ночь, может быть на одну только ночь в году, разрешено ходить по всему городу всю ночь напролёт, ибо, по древнему русскому обычаю, в пасхальную ночь весь город открыт народу, двери церквей раскрыты настежь и сердца людей раскрыты друг перед другом: это первая ночь весны, когда мёртвое зерно трогается в рост навстречу свету из земной могилы, когда умерший Иисус встаёт из гроба, поправ мрак и смерть. И по глухим переулкам Замоскворечья, оступаясь о груды неубранного снега, люди идут к заутрене. <...>
Сейчас, в эту пасхальную ночь войны, так тесно в церкви, что нет возможности протиснуться вперёд.
Утреня ещё не началась, а запоздавшие уже не могут сами отнести и зажечь свечи перед теми образами, к которым лежит сердце. От паперти, от конторки, где продают свечи, запоздавшие просят передать эти свечи дальше, и вместе со свечами от ряда к ряду переходит просьба верующих:
— Зажгите одну Воскресению, другую Невскому.
— Одну Воскресению, другую князю Владимиру, третью Ольге <...>
Вся тысячелетняя борьба народа вспоминается здесь в ожидании часа, когда раскроются врата алтаря и хоры грянут заутреню. Тесно.
Хор негромко вторит священнику. В церкви ещё полусвет, свечей ещё недостаточно, чтобы преодолеть огромную, сводчатую византийскую высоту.
Но близится час Воскресения Христа. Священник обращается к верующим:
— Братья! Город наш окружён тьмой, тьма рвётся к нам на вражеских крыльях. Враг не выносит света, и впервые наше Светлое Воскресение мы встречаем впотьмах. Тьма ещё стоит за порогом и готова обрушиться на всякую вспышку света. Мы сегодня не зажжём паникадил, не пойдём крестным ходом, как бывало испокон веков, окна храма забиты фанерой, двери глухо закрыты. Но мы зажжём свечи, которые у каждого в руках, храм озарится светом. Мы верим в воскресение света из тьмы. Свет, который внутри нас, никакой враг погасить не в силах. Воинство наше — мужья, братья, и сыновья, и дочери — в этот час стоит на страже нашей страны против сил тьмы. Храните в себе свет, веруйте в победу. Победа грядёт, как светлое воскресение.
И, перебегая от свечи к свече, по храму потекла сплошная волна света. Зажигая друг у друга тонкие восковые свечи, каждый стоял с огнём, когда раскрылись врата и священник поднялся, весь золотой, сверкающий.