- Ты здесь не причем, Леха. А птички-то расчирикались на свободе, в клетке молчали все!..
*
В воскресенье день рождения отмечали у Вирских дома, нашего тоже пригласили. Народу за столом много, да и застолье было обильным по части пирогов и вина. Именинница, Дарья Свирская, отмечала свое двадцатипятилетие в прекрасной форме и в хорошем настроении, плохое, она считала, уже позади. Тут были родители Даши, ближайшая подруга по работе Люба Цветкова с сынишкой, зав отделением гинекологии Круглов с женой и соседи близкие. Разговор в основном велся на медицинские темы, затем перешли на экономические, жаловались на дороговизну. Подруга Люба только зло видела в мужчинах, которых все устраивает, была бы лишь рюмка и баба рядом. Власть чуть упомянули за солдафонство страны, за коррупцию кругом. Затем пели задушевные песни очень хорошо, Алексей даже растрогался, и это заметили.
- Только песни расшевелили твоего гостя, Даша. Так безразличным сидел, молча. Можно подумать, что он всем доволен при нищей зарплате садовника. Не так что ли?
- Вы мне напоминаете красивую ягоду с горечью внутри, Люба, так, кажется, зовут вас? А молчал я при разговорах о жизни нашей потому, что болтать не люблю попусту, надо что-то делать самому. Не умник я, и не один так думаю, Вирский такой же, и другие есть.
Расходились по домам к десяти, все рядом жили за Синайской площадью в частном секторе по разным переулкам. Алексей и Люба проживали в новом районе за Долиной роз, правда, подруга в собственном особнячке обитала. Вирские их проводить взялись, чтоб продлить общение, как Гриша Вирский выразился. Дамы шагали под ручки впереди, громко чему-то смеясь. Мальчишка с мужчинами рядом шагал тихо, внимательно слушая взрослых.
- Понимаешь, Леха, я на филфаке учился, когда меня в армию забрили. С Дашкой у нас любовь была год уже, кажется, все чин-чином, стихи писал, рассказы. К вольной жизни был приучен, много читал. А тут меня в военкомате по физическим параметрам в маршевую роту направили служить. Нас много там было, по параметрам физическим, разного интеллекта, в основном – низкого очень, помню... Наша рота призвана была маршировать на парадах и на смотрах, как корейцы северные, видел, и немцы до войны? Маршировка солдат, считают верха, радовать должна народ статностью воинов, послушанием и сплоченностью их рядов. Поэтому вся наша армейская служба сводилась к отработке шага при вытянутом носке и правильном держании головы в нужном направлении. Днем, а часто и ночью только этому нас дрессировали настойчивые инструктора. За непослушание и ошибку наказывали безбожно. Через пару месяцев мои мозги прекратили беспокоить меня, везде и повсюду классно гарцевал тупицей этаким. Таким из армии вернулся, радостным, демонстрируя мастерство свое. Дашке своей скупо помахал рукой, боясь форму нарушить. Ни стихов, ни учебы, всему району только свое мастерство демонстрировал, свой марш, мне аплодировали, как дурачку. Дашка плакала, за мной ходила, ко мне жить перебралась. Нет, не расписаны мы и детишек боялись заводить. Что? Итого четыре года безмозглым был – два солдатом, и дома еще два. Кабы не Даша, мать... Слышу, Даша, с Лешей беседуем, Славик при нас, хороший малый…
- Вот дом наш, Цветковых. Может, зайдем? Поздновато, говорите… А ваш дом где труба с лампочкой? Так мы через дорогу живем! Окно ваше с полуподвала у столба выглядывает, соседи значит мы. Пока, именинница! Гриша, держись, и вы будьте, Леша!
- Вам спасибо, Даша, за приглашение, очень было… Конечно, Славик, ко мне можно, и прививку покажу... Так я побежал, мне близко, чао!
- Ноль внимания на меня твой дружок, Гриша. И мне, между прочим, тоже не очень понравился, замкнутый какой-то, без женщин обходится, странный, правда? До свиданьица всем!
*
Как-то к Алексею в домик парторг заявился, потоптался, присел и сказал, что комнатка нежилая, ниже уровня земли она, посочувствовал. Доложился, что замполитом более двадцати лет, служил в армии, до подполковника дослужился. Затем перешел на политику страны, на планы партии. Спросил, между прочим, почему не в партии, посоветовал к общественной работе подключиться. В заключении попросил докладывать ему о фактах воровства, которые часто у них случаются. Вчера, вот, на дежурстве Корниловой Полины, седовласая, в очках, знать должен, обнаружил на столе ее огрызок огурца, уволил.
В первых числах декабря, кажется, Цветкова невменяемой пришла на работу и выплеснула подруге Даше, что ее Славик опять слег и притом с воспалением легких в тяжелой форме. Виновником всего этого считает соседа Шаповалова, который увлек пацана растениями, навозом, научил возиться с корнями, ямы какие-то копал и попал в одну с ледяной водой по пояс. Главное – более полчаса барахтался, пока вытащили.
- Твой дружок, Даша, привлек Славика к работе с землей, как будто мой сын в колхозники собирается. Славик «чаго» говорить стал, «давеча», «чует» вместо «чувствует». Деревня, одним словом. Терпела, как могла. От Лехи твоего набрался. Но после ямы с водой скандал соседу закатила, прозвала, кем хочешь, вы меня знаете. Молчал он этот, твой, извинялся все, голову опустив. В морду дать хотела, да сдержалась. Все, запретила своему с этим оболтусом общаться, Шаповалову также наказала. Вот наказание на мою голову, дружок ваш. Температура уже спала у Славика, молчит только, почти не ест, исхудал. Сегодня же с утра, дура я, деться некуда, в подвал постучалась, не здороваясь, попросила сына навестить, пока на работе буду.
*
Во время обеда Цветкова отпросилась с работы сына накормить больного, худющего. Прибежала она, а там Славик уплетает творог желто-белый из мисочки совместно с попугаем, который ворчливо чирикает на сына. Шаповалов смутился очень от неожиданности и выдал тихо, что скоро уйдет, как только... добавив:
- Кашу вы готовить не умеете, Люба. Она жидкая, невкусная, пробовал, Слава угощал. Может ему сварите супчик какой? Жидкость ему нужна. Не учу я вас, предлагаю. Могу и сам приготовить, если вам трудно. Ну, я пошел, Гарик, ко мне иди, попрощайся с больным. Молодец! Конечно, могу и завтра заглянуть, собирался и сам. Разберусь с холодильником. Поправляйся, Славик, и вы… Завтра нет занятий в институте, каникулы еще. Вместе придем, с Гариком. Все ест, но только у своих. Денег, Люба, не надо мне, до зарплаты хватит. Глаза, говорите, красные у меня? Ночью поздно занимался. Рад, что не обижаетесь более, будьте тоже!