— И чего только тебе удобно, Коль?..
Громов промолчал.
У себя в квартире, уже окончательно собравшись, он вдруг подумал, что забыл выключить аппаратуру; и хотя сегодня и не прикасался к ней, снял в коридоре туфли и пошел в носках, стараясь наступать не полной ступней, а так, слегка, потому что в квартире сегодня не убирал, а носки были хорошие, и туфли он надел тоже новые и не хотел изнутри их затаптывать.
Аппаратура, как всегда, была выключена, но он не рассердился на себя, потому что и знал это, а прошел просто так, чтобы лишний раз убедиться, он когда и на работу уходил, тоже так…
Постоял около нее немножко, увидел на лакированной крышке передатчика крошечное сеево пыли и вытер ее рукавом пальто, пальцами прижав его край к ладони, а потом отряхнул рукав.
Эх, мать честная, до чего все было бы хорошо, если бы не этот Шидловский!..
Встретились бы они сегодня с Зубром, с Виталием Сергеевичем. Тот, конечно, домой потащит — аппаратуру его посмотреть, давно показать обещал. Сидели бы, говорили о частотах да фазах. Выпили бы за знакомство бутылочку, если этот Виталий Сергеевич пьет, а нет — и не надо, самому ему и на дух не нужна эта водка.
А тут!.. Думай теперь, как с ним о Шидловском об этом поговорить.
Да только что делать, если Громову и в самом деле посоветоваться больше не с кем. Это в городе живут — у того юрист тебе какой-нибудь в соседях, пробку электрическую попросит тебя наладить, или ты у него по-соседски трешку до получки сшибешь. Другой кто-нибудь…
А тут кругом все свой брат строитель, да когда еще металлурги будут. Всю жизнь проживи, кроме Ваньки да Петьки, которые тебе уже и на работе остобрындели, ни с кем добрым не сойдешься.
Правда, с таким характером, как у Громова, не больно и познакомишься, не больно и сойдешься — это он и сам хорошо знает, — и Виталий Сергеевич тут особь статья.
А началось с того, что три года назад пошел Громов на курсы радистов. Пошел потому, что с детства еще об этом мечтал, да какое там у Громова детство… И ничего он не успел ни в ремесленном, ни после, ни в армии не успел, где его прочно держали в стройбате.
А тут пошел.
И хоть давалось ему все не очень легко — попробуй-ка любой с шестью классами, — он не на шутку увлекся, приходил в маленький кабинет при ДОСААФ первым и последним из него уходил, ночи просиживал над чертежами да книжками.
Только с преподавателем Громову не повезло.
Каждый раз тот приходил выпивший, но сначала пока самое простое объяснял, ладно, а потом, когда Громов и сам стал помаленьку кумекать, понял, что тот путается в схемах — и трезвый небось дела своего толком не знает, а тут поддавши.
А ДОСААФ — это тебе не вечерняя школа, куда за рукав тянут. В ДОСААФ, тут деньги платят. И Громов не вытерпел.
— Ты чего? — спросил однажды у преподавателя. — Это у тебя работа? Или ты так как?..
— Как это «так как»?
— Ну так… халтура, может, какая?
Преподаватель обиделся.
А Громов плюнул да и ушел из класса. Хорошо еще, что деньги за обучение отдал не все сразу — на те, что за второе полугодие относить, накупил себе книжек и стал заниматься дома.
Добрая половина получки уходила у него теперь на детали, даже Рита, которая никогда не вмешивалась в его дела, и та иногда ворчала, что лучше бы оделся как следует, купить теперь есть что, вон сколько импортного барахла, но он только усмехался. Зато вскоре у него была довольно приличная аппаратура, и он смог выйти в эфир не так, как кто-нибудь из этих, из шантрапы, что с приставками хулиганят на средних, вышел как человек.
Сначала у него получалось слабо, и взял себе самые простые позывные, назвался Новичком, и ему помогали с настройкой, но попадались и прощелыги с идиотскими кличками — какой-нибудь Директор бани или Христос, были Прокурор, Гиппопотам, Папа Карло. Эти крутили музыку, от которой у него раскалывалась голова, хохмили, иногда похабно ругались, и он не выдерживал.
«Новичок… Новичок… Модулирует Император. Голова не болит? Сколько вчера врезал? Прием».
«А пошел ты!» — глухо бросал Громов в микрофон, сгорая от желания назвать тот адресок, по которому следовало идти, и каждый раз все-таки удерживаясь и почти физически страдая от этого, потому что для него это было так же тяжело, как яростно и резко остановиться при неудержимом беге.
Руки бы поотрывал и аппаратуру — об пол… Хотя аппаратура тут ни при чем, ее жалко…
Потом он впервые услышал Зубра.
Тот вежливо попросил кого-то уйти с его волны, объяснил, что через пять минут у него связь с Диксоном.
Громова окатило завистью.