Характерный анекдот николаевской эпохи описывает случай, когда по распоряжению царя из Москвы в Петербург надлежало доставить одно судебное дело, тянувшееся десятилетиями. Для его транспортировки было выделено 40 подвод. Однако по пути кортеж вместе с томами документов бесследно пропал.
Делопроизводственный кризис был столь масштабным, что им оказался охвачен даже Петербургский надворный суд, здание которого располагалось напротив окон императорского кабинета. Ревизия 1842 г. выявила в нем тысячи нерешенных дел, тотальное невыполнение распоряжений и указов, запущенную финансовую отчетность и т.п. Обвиненный в этих нарушениях генерал-губернатор Петербурга оправдывался перед Государственным Советом ссылкой на то, что в других судах и управах положение дел и того хуже.
Получение любой юридической бумаги подразумевало прохождение многоступенчатых бюрократических процедур. Делопроизводство на эзоповском языке николаевской эпохи означало неизбежное взяточничество.
Крайне низкой уровень заработной платы чиновников в николаевской России провоцировал взяточничество, превращал взятки из социальной аномалии в норму. Прожить на одно чиновничье жалованье было попросту невозможно. Если, рассуждал один немецкий чиновник, долго проживший в Петербурге, отнять у должностных лиц в германских государствах третью часть положенного им оклада и не дать ничего в замен, результат в отношении мздоимства будет аналогичным российскому. В правительственных кругах, признавая взяточничество злом, понимали, что при сохранении существующего жалованья служащих бороться с ним бессмысленно.
О масштабах хищений ярко свидетельствует строительство железной дороги Москва—Петербург, выделенных средств на которую по европейским меркам вполне хватило бы, чтобы проложить магистраль не только между столицами, но и до черноморских портов. В последнем же случае связанная во многом с отсутствием коммуникаций катастрофа Крымской кампании не представлялась бы столь очевидной.
Безусловно, император отдавал себе отчет о степени чиновничьих злоупотреблений. «Мне кажется, – говорил он наследнику, – что во всей России только ты да я не воруем». Но даже Николай I при всем том страхе, который внушал он чиновникам, не смог достичь сколь бы то ни было значительного успеха по искоренению этого традиционного для российской государственной службы порока. Однажды будто бы он попытался установить, кто из губернаторов замешан в коррупции. Выяснилось, что не берут взяток только двое – киевский Фундуклей и ровенский Радищев, сын автора знаменитой книги. «Что не берет взяток Фундуклей, – резюмировал результаты расследования император, – это понятно, потому что он очень богат, ну а если не берет их Радищев, значит, он чересчур честен».
Николаевский управленческий формализм. Бюрократизация соотносилась со спецификой этических воззрений императора. «Я, – признавался он, – смотрю на человеческую жизнь только как на службу, так как каждый служит».
Метафора современников о том, что царь «старался всю Россию всунуть в мундир», не выглядела гиперболической в контексте проведения Николаем I генеральной реформы гражданских чиновничьих мундиров. Инструкции предусматривали ношение различных вариантов форменной одежды – парадной, будничной, особой, дорожной, сезонной и т.п. В 1845 г. чиновники даже получили специальное «Расписание, в какие дни в какой быть форме» на 13 страницах печатного текста. «Фрунтовики, – писал С.М. Соловьев в отношении николаевской системы, – воссели на всех правительственных местах, и с ними воцарилось невежество, произвол, грабительство, всевозможные беспорядки. Смотр стал целью общественной и государственной жизни. Все делалось напоказ, для того чтобы державный приехал, взглянул и сказал: „Хорошо! Все в порядке!“ Отсюда все потянулось напоказ, во внешность, и внутреннее развитие остановилось. Начальники выставляли Россию перед императором на смотр на больших дорогах – и здесь все было хорошо, все в порядке, а что было дальше – туда никто не заглядывал, там был черный двор».
С другой стороны, безусловной личной заслугой Николая I в организации службы высшего российского чиновничества являлось частичное искоренение азиатского сибаритства и установление распорядка рабочего времени. Сам император практически никогда и никуда не опаздывал и не терпел нарушений такого рода. Будучи в высшей степени организованным и пунктуальным человеком, он требовал соответствующей пунктуальности и от чиновников. Всякий представитель высшей бюрократии, нарушавший установленный распорядок, должен был через министра императорского двора П.М. Волконского представить надлежащие объяснения.