«Давид и Голиаф»: император терпит поражение в борьбе с номенклатурой. Даже попытки столь сильной личности, как Николай I, взять под монарший контроль реализацию императорских решений не имели существенного успеха. Стремление обуздать чиновников соотносилось с характерными для русской ментальности народными чаяниями о царе-заступнике перед боярским лихоимством. «Чудное государство Русское! – восклицал один из отечественных мемуаристов николаевской эпохи. – Народ предоставил полное право своим царям издавать законы; но чиновничья раса присоединила условие – исполнять их или не исполнять, смотря по обстоятельствам, что и делается в России». В том же смысле высказывался А. де Кюстин: «Россией управляет класс чиновников… и управляет часто наперекор воле монарха… Из недр своих канцелярий эти невидимые деспоты, эти пигмеи-тираны безнаказанно угнетают страну. И, как это ни звучит парадоксально, самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией – силой страшной повсюду, потому что злоупотребление ею именуется любовью к порядку». Николай I в очередной раз в истории России вступил в борьбу с чиновничьим сословием, но проиграл. Ту же проблему с разной долей успешности пытались решить и последующие правители России.
Управление национальными окраинами. Вопреки расхожему утверждению, из всех существовавших в XIX в. колониальных империй Россия менее всего соответствовала маркировке – «тюрьма народов». Мягкий вариант русский колонизации предполагал сохранение традиционных структур регионального управления. В определенном смысле можно говорить о функционировании параллельных управленческих механизмов на окраинах Российской империи. Один распространялся на имперскую бюрократическую вертикаль, другой – на соответствующую этноконфессиональную общность.
В Сибири свою специфическую систему управления имела каждая из выделенных Уставом 1822 г. категорий «инородцев» – бродячих, кочевых и оседлых. Для относящихся к разряду бродячих, охотников и оленеводов Крайнего Севера сохранялась сложившаяся еще в период Московской Руси практика взаимоотношений центральной императорской власти с родоплеменной верхушкой – «князьцами» и «старостами». На оседлое инородческое население распространялась волостная система.
Применительно к сибирским кочевым народам – бурятам, якутам, хакасам, остякам, вогулам, эвенкам устанавливалась трехстепенная структура местной власти, включавшая степную думу, инородную управу и родовое управление. Последний из властных органов учреждался в каждом стойбище, улусе или роде, объединявшем не менее 15 семей. Состав родового управления ограничивался старостой и его помощником, избираемых из «почетных и лучших родичей» или получавших свои должностные функции по наследству. Инородные управы распространяли свои властные полномочия на несколько улусов или стойбищ. В них на трехлетний срок из местной знати делегировались посредством формальной процедуры выборов голова и несколько заседателей. Функцию корреляции действий между инородными управами и окружной имперской властью у бурятов, хакасов и южных якутов осуществляли автохтонные сословные органы – степные думы.
Управленческая вертикаль у «сибирских киргизов» (казахов) включала в рамках этнотерриториальной системы «среднего жуза» (средней орды) следующие ступени: округ – волость – аул – кибитка. Высшая окружная власть имела комбинированный в этническом отношении характер, будучи представлена старшим казахским султаном (ага-султаном) и двумя русскими заседателями из числа так называемых почетных киргизов (биев). Возглавлявшие волости султаны имели наследственный статус, тогда как стоявшие во главе аулов старшины – выборный.