Но все это — позднее, не только после Аустерлица и других уроков, но и после Смоленска и ударов, нанесенных проникновением неприятеля в страну. Да и позднее уроки действительности учат лишь небольшую часть властной общественной группы; они влияют лишь на таких, как Пьер или князь Андрей. Все остальное, искреннее и нерассуждающее, только связанное со всей исходящей от верований, обычаев, вековых взглядов, атмосферой долго остается в тех чувствах и стремлениях, как Болконский в начале романа. Да и сам князь Андрей, несмотря на пробудившееся отрицательное отношение к войне, идет в армию, потому что, действительно, военная служба представляет в этот момент наиболее широкое поле для энергичной деятельности и даже высоких стремлений. И понятно, почему общество, собирающееся у Ростовых, встречает одобрением известие о поступлении студента Николая в военную службу.
В этом обществе, любящем и уважающем военную службу, понимающем и одобряющем ее дисциплину, жива и собственная дисциплина, основанная не на одном страхе перед старшими, но и на любви и почтении к их взглядам. Здесь нет «отцов и детей», т. е. того разногласия между поколениями, которое мешает им спеться и создает постоянные поводы для конфликта. Если между князем Андреем и его отцом, старым князем Болконским, нет согласия во взглядах, если княжна Марья окружает себя богомолками и нищенствующими, веры которых не разделяет ее отец, то не в глубокой розни поколений здесь дело, не в новых умственных течениях, которыми вытесняются прежние. Князь Андрей и его отец — слишком резко определенные, самостоятельные и неуживчивые натуры, чтобы безмятежно жить друг около друга. И хотя один считается человеком «старого века», а другой принадлежит к молодому поколению, но на почве принципов и воззрений конфликтов не происходит. Старый князь, беседуя с Ростопчиным, Лопухиным и другими «своими» людьми по поводу захвата владений герцога Ольденбургского Бонапартом, сравнивает отношение Наполеона к герцогам со своим обращением с мужиками. «Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства… Точно я мужиков из Лысых гор переселял в Богучарово, и в Рязанские, так и он герцогов». И то, что старому князю кажется верхом несправедливости по отношению к герцогам, не возбуждает никаких сомнений по отношению к мужикам. Его право выселять крестьян по своему произволу из насиженных гнезд, из Лысых Гор в Богучарово или обратно, представляется до такой степени естественным и бесспорным, что для доказательства беззаконных действий Наполеона по отношению к герцогам он не может подобрать лучшего примера. Он говорит о праве произвольного обращения с мужиками, как теперь говорят о животных, как для доказательства дурного отношения к людям, прибегают к обычному сравнению: «обращение с людьми, как со скотами». А рядом сын старого князя, Андрей, свободно принимает относительно своих крестьян ту меру, которая рекомендовалась государственными новаторами, — и это распоряжение его не встречает резкого отпора со стороны отца, принадлежавшего к «старому веку». Да если бы так и было, — это не могло бы называться жизнью «поколений», потому что поколение князя Андрея этих идей не ставило во главу угла своего мировоззрения. Но не одним отсутствием резких принципиальных разделений поддерживается семейное согласие Ростовых, и сравнительно легко переносится иго тяжелого характера старого князя Болконского. Все это — свидетельства огромного запаса почтения к старшим, той искренней внутренней дисциплины, которая предполагает в подчиненных и младших членах семьи или общества полное признание прав старшинства, которое не допускает сомнений в возможности пользоваться этими правами. Княжна Марья под тиранией отца чувствует не его несправедливость, а свою постоянную вину, и стремится в новых проявлениях почтительности доказать свою любовь и уважение. Богатый запас любви и душевной мягкости, накопленный ею, направляется весь в сторону поддержания того уклада жизни, который сводит ее роль на степень бессловесного, безвольного и не имеющего самостоятельного значения существа.
Гр. Эделинг.
Любовь и почтение к старшим в семье сопровождается любовью и почтением к наиболее старшим в государстве. Это даже — не просто любовь, не просто почтение; это — обожание, восторженное и умиленное коленопреклонение перед тем, кто олицетворяет собой государство. Николай Ростов переживает минуты влюбления в Александра I, — минуты восторга и самоотверженного обожания, доходящего до паралича воли, до неспособности действовать согласно собственному желанию. «Он весь поглощен был чувством счастья, происходящего от близости государя… Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания… По мере приближения (государя) все светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Все ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос — этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос». Командир эскадрона Денисов «и разделяет и одобряет» чувства Ростова; «и старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов».
Это — не насильственно внедряемое, искусственное чувство, в котором участвует не столько любовь к кумиру, сколько ненависть к его предполагаемым врагам. Здесь все естественно, все лишено преднамеренности, все связано неразрывными узами с окружающей атмосферой, где нет и не может быть и не предполагается отрицательного отношения к кумиру. Не нужно ненависти, не надо этою любовью к Александру доказывать каким-то врагам внутренним их неправоту и черноту: не допускается и мысли, чтобы к этому общему любимцу могло быть какое-нибудь другое чувство, кроме уважения, признания и восторженного преклонения. Это — выражение всего общественного уклада, когда без подозрения, без критики принимается право старших, и существующее признается неизменным до тех пор, пока перемены не будут признаны необходимыми сверху. Можно сказать, что даже в «органическую» эпоху это — момент исключительного общего согласия, когда существующее поддерживается не только привычкой, обычаем, отсутствием критического духа, но и особым расположением к данному лицу, стоящему во главе государства.
Отсутствие критики, некоторая ленность мысли (не существующая, однако, у таких представителей этого круга, как Пьер или князь Андрей) поддерживается необыкновенной медленностью в передаче сообщений. Позднее (даже много позднее) и склонная к лени мысль выводится из своего ленивого состояния постоянным общением с тем, что делается кругом. Пока же известия доставляются медленно и неопределенно, проходят целые недели, пока пришедшее известие подтверждается, или опровергается, или дополняется другими более верными и подробными. 12 июня французские войска переходят русскую границу, направляются к Москве, в свое время занимают Витебск, а находящийся на самом пути неприятеля, отделяемый от него несколькими переходами, 1-го августа старый князь Болконский утверждает, что «театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель». Через месяц после вступления французов в Россию, «в начале июля, в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны; говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о поражении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию». Способная волновать и поселять нелепые слухи в тревожное время медленность передачи сведений служит в мирное время препятствием для зарождения и распространения критического духа. Этой медленности в передаче сведений отвечает медленность в ходе критической мысли.