Как же Эфрос умудрился пропустить еще и эту важную деталь, в очередной раз допустив небрежность, искажающую замысел автора?
Нет ответа.
Но зато как легко он обвинил Шекспира в "небрежности"...
*
Но откуда же Яго мог узнать обо всем этом? И заметьте, Яго знает об этом задолго до заседания совета, на котором решение было озвучено официально! Ответ логичен и прост: Яго о начавшейся войне знает потому, что на берег всю эту ночь то и дело сходят гонцы с известиями то с Кипра, то с Родоса. А в порту всегда, и тем более ночью, найдутся солдаты и матросы, мающиеся от безделья, ну как не перекинуться словечком с гонцом? А потом срочно разнести эту весть по отряду.
Вот поэтому-то о предстоящей войне с турками все на берегу в курсе. И Яго в том числе. Обратно же гонцы торопятся с уже принятым решением - выслать кипрскому гарнизону подмогу во главе с Отелло.
Глава 2. Могла ли Дездемона, и если да, то где?
Странная логика - не будучи способным увидеть и объяснить, обвинять в несостоятельности не себя, а гения. Откуда такая самонадеянность? И ладно бы еще такая беспардонность была продуктом собственной слепоты - так нет же! Толпы литературных бездельников - и все как один годами взахлеб мусолят чужие, "авторитетные" ошибки, не имея даже ничтожной способности хотя бы ошибиться по-своему.
Вот и некий писатель И. Гарин в своей книге "Пророки и поэты" - снова и снова, повторяя не свое, а чужое, но выдавая при этом за свое! - уличает драматурга в "несуразностях" и даже пытается их снисходительно оправдать:
"Причины "несуразностей" Шекспира самые разные - от искажений, допущенных в пиратских изданиях, до сознательного предпочтения автором сценических эффектов литературной стороне драмы. Если тщательно проанализировать обстоятельства действия "Отелло", легко выяснить, что Дездемона не могла изменить Отелло, потому что по ходу действия просто нет промежутка времени, когда она могла остаться наедине с Кассио. Но Шекспир заботится не о строгости, а о верности изображения чувств, так что ни Отелло, ни зрителям и в голову не приходит проверять "правдивость" жизненных обстоятельств".
Надо же.
Это еще поучиться такой наглости - мало того что автор одним махом расписался за всех зрителей в угоду своей болтовне, мало того что он уполномочил сам себя говорить от имени Шекспира - дескать, Шекспир сознательно чего-то там предпочитает! - так он еще и вконец уже неприличную сентенцию позволил себе в отношении гения - дескать, Шекспир заботится не о строгости изображения чувств, а, дескать, всего лишь о верности изображения этих самых чувств.
Уму непостижимо.
Как же можно говорить такие постыдные глупости - позволяя себе всерьез рассуждать о Шекспире?!
Ну вот как автор этого бреда представляет себе верность изображения чувств без строгости изображения этих же чувств? Да ведь верность изображения только строгостью изображения и достигается. Верности изображения без строгости изображения - не бывает. Это так же невозможно, как и верность лечения без строгости диагноза.
И ради чего же писатель И. Гарин нагородил эту чушь? Исключительно ради того, чтобы продемонстрировать свою собственную близорукость - ради того, чтобы в тысячный раз продемонстрировать себя красавца на фоне якобы вечно "неряшливого" гения, на фоне якобы бесконечных его "несуразностей": дескать, у Дездемоны же совсем не было времени изменять Отелло, ай-яй-яй, опять гений напортачил!
Ну что ж.
Если бы И. Гарин хотя бы попробовал действительно тщательно проанализировать пьесу, как он с апломбом заявил, то он, возможно, и догадался бы, что если у Дездемоны, как сослепу кому-то показалось, нет времени, чтобы изменять мужу, то в этом случае нужно не уличать с умным видом Шекспира, а задуматься: а может быть, у нее все-таки было на это время?..
И оно у нее действительно было!
*
Нет-нет, она и правда не изменяла Отелло. Но время для измены - такое время у нее было. Однако, увы, вовсе не там, где его пытался найти господин И. Гарин и иже с ним. Вовсе не на Кипре было у нее время для измен, а раньше, намного раньше и приезда на Кипр, и ночного побега из дома!.. И об этом в пьесе самим же Шекспиром написано аршинными буквами, не заметить которые мог только вот такой самоуверенный слепец.