Новокрестьянская поэзия
Отговорила роща золотая…
Николай Алексеевич
Клюев
(1887–1937)
Александру Блоку
1
Верить ли песням твоим —Птицам морского рассвета, —Будто туманом глухимВодная зыбь не одета?
Вышли из хижины мы,Смотрим в морозные дали:Духи метели и тьмыВзморье снегами сковали.
Тщетно тоскующий взглядСкал испытует граниты, —В них лишь родимый фрегатГрудью зияет разбитой.
Долго ль обветренный флагБудет трепаться так жалко?..Есть у нас зимний очаг,Матери мерная прялка.
В снежности синих ночейБудем под прялки жужжаньеСлушать пролет журавлей,Моря глухое дыханье.
Радость незримо придет,И над вечерними намиТонкой рукою зажжетЗорь незакатное пламя.
2
Я болен сладостным недугом —Осенней, рдяною тоской.Нерасторжимым полукругомСомкнулось небо надо мной.
Она везде, неуловима,Трепещет, дышит и живет:В рыбачьей песне, в свитках дыма,В жужжанье ос и блеске вод.
В шуршанье трав – ее походка,В нагорном эхо – всплески рук,И казематная решетка —Лишь символ смерти и разлук.
Ее ли косы смоляные,Как ветер смех, мгновенный взгляд…О, кто Ты: Женщина? Россия?В годину черную собрат!
Поведай: тайное сомненьеКакою казнью искупить,Чтоб на единое мгновеньеТвой лик прекрасный уловить?
«Безответным рабом…»
«Безответным рабомЯ в могилу сойду,Под сосновым крестомСвою долю найду».
Эту песню певалМой страдалец-отецИ по смерть завещалДопевать мне конец.
Но не стоном отцовМоя песнь прозвучит,А раскатом громовНад землей пролетит.
Не безгласным рабом,Проклиная житье,А свободным орломДопою я ее.
«Братья, мы забыли подснежник…»
Братья, мы забыли подснежник,На проталинке снегиря,Непролазный, мертвый валежникПрославляют поэты зря!
Хороши заводские трубы,Многохоботный маховик,Но всевластней отрочьи губы,Где живет исступленья крик.
Но победней юноши пятка,Рощи глаз, где лешачий дед.Ненавистна борцу лампадка,Филаретовских риз глазет!
Полюбить гудки, кривошипы —Снегиря и травку презреть…Осыпают церковные липыЛистопадную рыжую медь.
И на сердце свеча и просфорка,Бересклет, где щебечет снегирь.Есть Купало и Красная горка,Сыропустная блинная ширь.
Есть Россия в багдадском монисто,С бедуинским изломом бровей…Мы забыли про цветик душистыйНа груди колыбельных полей.
«Бродит темень по избе…»
Бродит темень по избе,Спотыкается спросонок,Балалайкою в трубеЗаливается бесенок:
«Трынь да брынь, датере-рень…»Чу! Заутренние звоны…Богородицына тень,Просияв, сошла с иконы.
В дымовище сгинул бес,Печь, как старица, вздохнула.За окном бугор и лесЗорька в сыту окунула.
Там, минуючи зарю,Ширь безвестных плоскогорий,Одолеть судьбу-змеюСкачет пламенный Егорий.
На задворки вышел ВласС вербой, в венчике сусальном.Золотой, воскресный час,Просиявший в безначальном.
«В избе гармоника: „Накинув плащ с гитарой…“»
В избе гармоника: «Накинув плащ с гитарой…»А ставень дедовский провидяще грустит:Где Сирии – красный гость, Вольга с Мемелфой старой,Божниц рублевский сон, и бархат ал и рыт?
«Откуля, доброхот?» – «С Владимира-Залесска…» —«Сгорим, о братия, телес не посрамим!..»Махорочная гарь, из ситца занавеска,И оспа полуслов: «Валета скозырим».
Под матицей резной (искусством позабытым)Валеты с дамами танцуют «вальц-плезир»,А Сирин на шестке сидит с крылом подбитым,Щипля сусальный пух и сетуя на мир.
Кропилом дождевым смывается со ставнейУзорчатая быль про ярого Вольгу,Лишь изредка в зрачках у вольницы недавнейПропляшет царь морской и сгинет на бегу.
«В морозной мгле, как око сычье…»
В морозной мгле, как око сычье,Луна-дозорщица глядит;Какое светлое величьеВ природе мертвенной сквозит.
~ 1 ~