Зной палит. В крови ладони.Рожь, как камень, под серпом.Руки жнут, а сердце стонет,Сердце сохнет об одном.
Думы, думы, тяжко с вами,Серп не держится в руках.Мил лежит под образами,Точно колос на полях.
Рожь густая, – не одюжишьНи косою, ни серпом.И поплачешь, и потужишьНад несвязанным снопом.
«Строительству не видно берегов…»
Строительству не видно берегов.На улицах – за рвом глубокий ров.Кирка, лопата, лом, рабочий крик.Дымит котел, воняет грузовик.К Арбату ближе – пестрая толпаРазглядывает кости, черепа.Осколки древних, глиняных посуд.Рабочие кричат: «Чего вам надо тут?»Спускают трубы. И гудит толпа,Топча безмолвствующие черепа.
Тятька
Тятька вернется на зорьке,Весело будет в избе.Будет с усмешкою горькойОн говорить о себе.
Выставит ногу, обрубок,Жаркому дню напоказ.В хате березовой любоСлушать диковинный сказ.
Будет охотно дивитьсяЖутким рассказам народ.Только жены белолицейГрусти никто не поймет!
Урожай
Рожь шумит высоким лесом,Нынче весело полям.Солнце красное воскресло,И идет, и светит вам.
Утро синью напоилоНаш ржаной медовый край.– Выходи, ржаная сила,Жать богатый урожай!
Синь – косой раздайся шире,Сытой грудью развернись.Мы не даром в этом миреСпелой рожью поднялись.
Не поймать седому долуПесню красную в полон.Нива колосом тяжелымБьет косцу земной поклон.
Завтра рожь под дружным взмахомЛяжет в длинные ряды,И придется сытым птахамНа ночлег лететь в скирды.
Рожь вскипела, зазвонила,Взволновала сытый край.– Выходи, ржаная сила,Жать богатый урожай!
Элегия
Ив. Касаткину
Скоро, скоро в дальнюю дорогуЯ отправлюсь, радостями жив,От работы поустав немного,Ничего с собой не захватив.
Но пока я не покинул края,Где я прожил тридцать девять лет,Стойко буду, сторона родная,О житейский обжигаться бред.
Полюбуюсь на твои равнины,На разливы полноводных рек.Все мы в жизни рубимся, как льдины,И недолог наш рабочий век.
Оттого и хочется до болиНаворочать кучу всяких дел,Распахать тоскующее поле,Чтобы колос веселей звенел.
Сколько дум навеяно холмамиИ рядами неприметных изб!Золотыми в поле журавлямиМы недаром дружно поднялись.
Жизнь моя поблекнула в опале,В жгучем ветре вечных голодух.На крутом житейском перевалеЯ устал и медленно потух.
Но до самой до последней пядиИ сейчас уверенно пойдуНовой жизни, новой песни радиНа любую тяжкую беду.
Мне не страшно заседеть годами,Я люблю веселой жизни звук.И земли мечтающее знамяДо конца не выроню из рук!
Александр Васильевич
Ширяевец
(1887–1924)
Аму-Дарья
Лавиной неприглядно-буройБурлит меж низких берегов,И будто слышен голос хмурый:– «Я – дочь снегов и ледников!
Все опрокину, все смету я!»И вот, разрушив ряд плотин,Вдруг воду желтую, густую,Стремит по новому пути!
Всегда в борьбе неутомимой,Всегда тоска созревших сил!За это в крае нелюбимомТебя одну я полюбил!
Архангельский глас
Щупал девок я, ластился к бабам,Матершинничал в три этажа.Повлекут по загробным ухабам,Чтоб поджарить меня, как стрижа.
Заартачившись у сковородки,Завоплю я, ругнувшись зело:– Отпустите – катнуться на лодкеНа денек только – в наше село!
Взгромыхает Архангельский глас.– Не годишься ни в ад ты, ни в рай!Убирайся-ка, парень, от нас!Щупай девок, гармонь раздувай!
Атаманова зазноба
Нет утехи, нет спокояС той поры, как мой роднойЗакатился с голытьбоюК понизовью на разбой…
Где простились, вкруг да околВсе брожу я у реки…– Ах, неужто сгибнет соколС той ли вражеской руки!
Ночью снится взгляд прощальный,Клич могутный… стон… пальба,Да железный звон кандальный,Да два висельных столба…