Он моментально встал в стойку, даже не понимая, зачем он это делает.
Я не дурак, нападать на эту глыбу со своим весом. Я упал, не щадя своих коленок и локтей, и в подкате сделал подсечку. Противник рухнул, как подкошенный. Но успел махнуть рукой. Только махнуть, и я далеко полетел, но успел сгруппироваться, и в конце полёта я уже был в стойке… разъярённого котёнка.
Пока я осматривался, Вовчик напал на второго бандита, но, получив плюху, тоже покатился по дороге. Я разбежался, подпрыгнул, и, подлетев к лежащему, изо всех сил, ногами, ударил его в солнечное сплетение, тут же перекатом уйдя от пинка второго бандита. Пока он пребывал в неустойчивом положении, я подсёк его ногу, и он тяжело рухнул на землю.
Тут набежала стая и начала разгром. Но повеселиться нам не дали.
Приехали люди в камуфляже, и всех уложили мордой вниз.
-Этих не трогать, это свои. Поднимите их на ноги. А это вообще мой, – Услышал я до боли знакомый голос.
Меня подняли, как бумажную куклу и поставили на ноги.
Сквозь маску я увидел знакомые голубые глаза.
-Папа?!
Папа хотел сказать мне что-то, но только махнул рукой. Я вцепился ему в руку: - Папа, они похитили Толика!
-Я знаю, - глухо сказал папа, - сейчас его ищут.
В это время из дома вышел здоровенный спецназовец. У него на руках лежало безжизненное тело Толика.
-Толик! – взвыл я, бросаясь к другу. Да что это за день такой!
-Не трясись ты! – пробасил спецназовец, - жив твой дружок, вкололи ему что-то. Сейчас отправим в больницу, там выходят! А исцарапался то! Где это ты?
-Да вот, этих задерживал, - небрежно махнул рукой я на бандюганов, которых паковали ребята.
-Этих? Ври больше!
-Не оскорбляй моего сына, - сказал мой папа, - Он у нас известный самбист!
-Так это твой сын? Тогда понятно! – и он пошёл грузить Толика в «скорую помощь»
Откуда-то появился Максим Сергеевич с дядей Колей.
Папа Толика побежал к сыну, дядя Коля – ко мне. Он присел передо мной на корточки, заглядывая мне в лицо: - Жив? Мне сказали, что ты дерёшься с бандитами.
Я небрежно махнул рукой, вроде: какие пустяки, и вспомнил про Вовчика.
Того тоже грузили в «скорую», правда, в сознании.
Я подошёл к нему.
-Как ты?
-Нормально, руку вывихнул.
-Будешь отрабатывать падения!
-Есть, командир!
-Ну ка, командир, иди сюда! – услышал я, и, повернувшись, увидел врача и медбрата с йодом.
«Мама!» - подумал я.
Меня обильно полили перекисью и йодом.
Я пищал.
-Ну что, герой, - спросил меня папа, закатав балаклаву, дойдёшь до дома сам? Или подвезти?
-Подвезти. Папа, Саша уехал.
Я хотел разрыдаться, но опять не смог.
Папа прижал меня к себе, прошептав:
-Держись, девочка моя.
Дома нас встретила мама. Сначала она накричала на папу, потом хотела отшлёпать меня, но, заметив, что я и так хорошо отшлёпан, заплакала от жалости. Юрик, выбежавший навстречу, вдруг шарахнулся от меня и куда-то убежал. Тогда я не обратил на это внимания: сильно саднили ссадины, некоторые кровоточили.
Иди в ванную, снимай всё!
Я не протестовал, хотя хорошо представлял себе, что сейчас будет.
В ванной я дрожащими руками снял шорты и майку, стянул трусики, которые уже присохли к ягодице, тоже расцарапанной. Пока вертелся, оглядывая себя, вдруг понял: сейчас! Почти два месяца задержки, когда-то должно было это случиться. Я перевалился через борт ванной вовремя.
Поясницу охватило болью, я вскрикнул. В это время вошла мама.
Зачем ты забрался в…
Меня выгнуло дугой, и струя крови хлынула из меня. Сначала какие-то сгустки, потом тёмная кровь, затем алая, чистая.
Я, схватившись побелевшими руками за край ванны, тяжело и шумно дышал. Мама не знала, как помочь.
В перерывах между схватками я попросил приготовить мне лекарство и спринцовку. Мама быстро ушла, тяжело неся огромный живот.
Мне делалось всё хуже. Я замёрз, крупная дрожь колотила моё худенькое тельце. Сесть бы, но, глядя в окровавленную ванну, с трудом держался на ногах. Всё-таки в тёплой постельке уютней, - мелькнула мысль. Зубы начали стучать.
Вошла мама.
-Что же ты душ не включишь? Как маленькая девочка!
Я смотрел на неё мутными глазами, не понимая, что она говорит, потом прошептал: - Я маленькая девочка.
Мама включила воду, отрегулировала температуру, и, помыв сначала ванну, стала поливать меня горячей водой. Потом я сел в чистую нагретую ванну, и стал оттирать кровь с ног. Посидел ещё немного, глядя на низ живота. Дождался. Струйка алой крови потекла из-под меня. Кажется, на сегодня всё. Мама подала мне спринцовку, я с трудом промыл свою пещерку, с трудом попал свечкой в нужное место и начал выбираться из скользкой ванны.
-Подожди, - сказала мама, - вытрись сначала, а то скользко. Что же тебе так плохо?
У меня в глазах действительно, то темнело, то прояснялось.
Всё-таки я вылез из ванны, надел трусы - боксёры с прокладками, и ушёл на кухню, где мама напоила меня горячим чаем. Сразу стало легче.
Лучше бы не легчало. Вот на этом месте сидел Саша. На этом стуле сидел Толик. Ещё сегодня утром.
Сейчас никто не сидит, и ещё долго не будет сидеть.
Я завыл. Молча, стиснув зубы. Уронил голову на руки и молча, терпел боль в растревоженной кровоточащей душе.
Пришла мама, погладила по голове, присела рядом.
-Больно, Саша?
Я понял, о чём она спрашивает, и покивал головой.
-Ты поплачь, легче будет.
-Не могу, - глухо проговорил я, - целый день пытаюсь.
-Отвести тебя до постели?
-Ты хотела обработать мои раны, - вспомнил я, - всё будет в крови.
Мама сходила за йодом, ватой и пластырем, смазала мне все раны и залепила пластырем.
Дошли до кровати. Папа успел разобрать нары, и даже свалить всё у стены.
Ёкнуло сердечко. Надо оставить, как есть, когда ребята вернуться, всё сколотить опять.
Кровать была застелена, я забрался под одеяло, и провалился в сон.
Мне приснилось, что я – волчонок. Лежу на животе, в луже крови. Из растерзанного бока сочится кровь.
Я прикован цепью к будке. Я знаю, что в будке. Там Память.
Поэтому я не могу уйти. За будкой – Дом. С окном и переплётом в виде буквы Т. В окне горит свет. Я знаю, если свет в окне погаснет, значит, меня больше никто не ждёт. Тогда я перегрызу цепь и уйду. Куда? Сейчас скажу.
Из черноты прибегает Чёрный Щенок. Он подбегает, и начинает вылизывать мою рану. Становится легче, боль приглушается.
Чёрный Щенок необычный, у него в шерсти горят и переливаются искры.
Но это не простые искры. Если приглядеться, это галактики.
Чёрный Щенок зовёт меня с собой, погулять по Мирам.
Я отказываюсь, мне больно, у меня нет сил, меня держит тяжёлая Цепь Памяти. Когда погаснет свет в окошке…
Проснулся я как обычно, в шесть. Несмотря на саднящие раны, я сделал зарядку, правда, без особых нагрузок, потому что открылись раны.
Вспомнил, что вчера не сделал домашние задания. А, спишу.
«У кого ты спишешь?» - спросил внутренний голос.
И будто шилом проткнули сердце. Чёрная пустота заколыхалась, залечила укол. Отдышавшись, сходил, принял душ.
По привычке пошёл на кухню, начал делать завтрак на шестерых.
Душа взорвалась болью. Аж скрючило. Я сидел на корточках, упершись головой в стол, схватившись за живот. Ни о чём не думал.
Вошла мама.
-Саша, что? Живот болит?
-Нет, Мама, душа сильно разболелась, а душа в животе, оказывается, - пропыхтел я, силясь подняться. Мама помогла.
-Иди, отдохни, я приготовлю завтрак.
Я не стал спорить, пошёл к себе в комнату. Сейчас я войду, а там спят вповалку ребята. Ощущение было таким ясным, что я поторопился.
В комнате никого не было, даже Юрика. Вой родился внутри меня, и замер в горле. Я забился в угол кровати и уставился в пустоту.