— Не завершен еще храм, брат. Расписать надобно.
— Знаю… Знаю, что позвал ты с Москвы мастера Дионисия. Скоро он к тебе явится.
— Каждый день ожидаю. Храм сей во имя Рождества Богородицы, и он обещал расписать его к самому празднику, а времени мало.
— Времени мало, — согласился Галактион. — Но Дионисий успеет. Так Богу угодно. А ты жди и молись. Скоро придет.
Галактион тихо скрылся за углом кельи и пошел только ему ведомой тропкой.
Иоасаф постоял еще немного возле храма. Стало совсем светло, и наступила пора будить братию.
2
Теплым солнечным днем по лесной и тенистой дороге, подпрыгивая на ухабах и корнях высоких сосен, скрипя и покачиваясь с боку на бок, двигалась повозка, которую тянула серая лошадь. Телега нагружена рогожными мешками, бочонками, ушатами и прочим скарбом, увязанным лыковыми веревками, а сзади шла, привязанная к телеге, еще одна гнедая лошаденка.
По обочине шагали светлобородые мужики в крашенных холщевых портах, заправленных в чоботы и в светлых же холщевых рубахах.
Дорога эта издавна звалась кирилловскою, ибо вела из Вологды в Кириллов монастырь, а шли по ней иконник Дионисий с чадами своими Феодосием и Владимиром.
Уже третье лето бродят они по дорогам Руси к северу от Москвы, переходя от монастыря к монастырю, из одного города в другой, возобновляя старые росписи да иконы и работая новые на белых стенах строящихся храмов. Много потрудились изографы в Ярославских церквах и вологодских, а вот теперь идут они в обитель Ферапонта по зову тамошнего игумена Иоасафа расписывать новый храм Рождества Богородицы.
Тихо в лесу. Только слышно стрекотание каких-то пташек, да глухой топот лошадиных копыт.
… Но вот лес кончился, и дорога вышла на широкую и светлую луговину.
— Эх, то ли дело зимой, да на санях. Дорожка укатана. Ни рытвинки, ни колдобинки. И ехать гладко — одна отрада, — проговорил старший сын Дионисия Феодосий.
Дионисий окинул взором дорогу и лес.
— Так-то так, сыне, — сказал он. — Да только разве увидишь красоту такую. Глянь, сколько разного цвета… В лесу, на лугу, на небе… И света.
— Но и у зимы своя краса.
— Что и говорить. Земля наша в любое время хороша. Не нами ведь сказано: «О, светло-светлая и украсно — украшенная земля русская! И многими красотами удивлена еси: озерами многими, реками и кладезями местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами чистыми, полями дивными, садами обильными, домами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими, честным народом православным. Всего еси исполнена земля русская. О! Православная вера христианская!»… Да ты сам погляди, Феодосий, — широко размахнул руками Дионисий.
Дорога, меж тем, вышла на высокий угор, с которого перед взором путников открылись вдруг широкие дали, высокое голубое небо с белыми облаками, крутой берег излучины реки.
— Господи!.. Как дивно-то!.. — произнес Феодосий.
— Красота, — согласился Дионисий. — Всякий раз при виде ее душа в радости пребывает, хотя я многие разные красоты видел.
— Далеко ли еще до обители Ферапонтовской?
— Под вечер будем там… А пока остановись, Владимир, — сказал Дионисий младшему сыну. — Пополдничаем тут. Распрягайте, а потом Володимир по воду, а ты, Феодосий по дрова. Я же все тут ладить почну.
Лошадей Владимир пустил на волю и с деревянными ведрами пошел к реке. Феодосий направился к лесу, а Дионисий, выбрав место для костра, поставил трехногий таган под котел.
Феодосий скоро воротился, неся в руках охапку хвороста и сухоподстоя.
— А где Володька? — спросил он отца. — Опять, поди, камушки на берегу ищет?
— Может и так… Тебе али худо от этого?
— Так ведь время идет. Обедать пора, а у нас еще и вода не поставлена…
— Успеем… Зато чую я, паря, что из Володимира ладный изограф выйдет. Чую, сердцем чую.
— А из меня, отче? — немного обиженно спросил Феодосий.
— Вы оба чада мои, — ответил Дионисий. — Ты постарше его и изограф из тебя, можно сказать, уже получился… Не обижайся, сыне, но у Володимира души к делу поболе будет… Да и помягче она у него, душа-то.
— А у меня, стало быть, душа худая?
— Да не худая, а другая. Разные вы… Но так и быть должно. Так по воле Божьей сделано, чтобы все люди разные были. Хотя и от одних отца и матери рождены… А тебе, Феодосий, жениться надо… Да, да… Вот придем на Москву и оженю тебя. Под венец, под венец тебе пора. Тогда и кровь успокоится и помыслы твои больше о трудах ради Господа будут, а не о земных страстях…