Леви не отступал.
— Назови мне пять причин, почему, — я растопырила пальцы, указывая на него.
— Только пять? — злорадствовал он.
Что за дурак!
Он поднял левую руку, подсчитывая свои причины:
— Я говорю на языке лучше, чем кто-либо в этом самолете и, возможно, чем большинство парижан. Я жил там в течение нескольких лет, так что довольно хорошо знаю город. У меня есть связи в большинстве, если не во всех местах, которые ты, вероятно, хочешь посетить. Я могу прокатить тебя на спине, если твои ноги устанут. И ... и на меня приятно смотреть.
Невероятно!
— Что это вообще за причина? — спросила я, желая рассмеяться ему в лицо.
— А что, разве не так?
Я приподняла бровь.
Он стал задумчивым, жуя нижнюю губу. Я немного задрожала, при виде того, как он делает это. Леви положил руку на подлокотник, вызывая небольшой жар на моей коже, когда наши руки соприкоснулись.
— Хорошо. Как насчет ... номер пять, я не засну, если ты начнешь говорить о вещах, которые тебе интересны. — Он изучал мое лицо, и я задумалась, что же он там ищет. Его глаза были ярко-синими, красные губы пухлыми, а мятное дыхание щекотало мою щеку.
Я откинулся на спинку кресла, улыбаясь про себя и поняла, что он верил в силу этих причин.
— Я подумаю об этом. — Я взяла еще одну папку из сумки, наброски для благотворительной акции, которую мы организовывали с Чейз, она состоится после свадьбы, и положила ее на колени. — Теперь, уходи и дай мне работать, или оставайся, но веди себя тихо. — Я не взглянул на него, но почувствовала широкую улыбку на его лице.
Леви встал не сразу. Он пошевелился, поохал и постонал, вздохнул и зевнул, потянулся и присвистнул. Когда он понял, что остальную часть полета я намерена работать, то встал, чтобы присоединиться к Лэндону и Тренту и бросил вызов победителю. С таинственной улыбкой, я подавила страх и смятение, кипящее внутри.
Свадебное платье
Когда мы приехали в Париж, моим шофером был добрый пожилой мужчина, совершенно не говоривший по-английски. Но он помог мне с багажом, даже когда я настаивала, ужасно пытаясь объяснить по-французски, что справлюсь сама. Сандрин дала строгие указания когда встретила нас на аэродроме, и он должен был следовать им.
Нас ждали три машины. Одна была для неё и Джейка. Леви насмешливо отказался присоединиться к уже занятой второй машине, где сидели Трент, Лэндон, Изабель, и ее армия багажа. Я испугалась, что он будет настаивать на поездке со мной в третьей машине, но он сказал нам, что ему надо с кем-то встретиться, и он присоединится к нам за ланчем. Он отошёл, когда мы отъехали. Может, Софи нужно было наполнить «тележку для напитков».
Регистрация в отеле прошла лучше, чем я ожидала. Один из носильщиков был американцем, так что он переводил для меня и для портье. Он так же помог мне поднять вещи в комнату. Его звали Чарли, но все, и он настаивал, что мне следует делать то же самое, звали его Чаз.
Первое, что я заметила в номере, был вид на Эйфелеву башню. Он ощущался нереальным.
Хоть мое сердце и принадлежало Сан-Франциско, я часто мечтала о Париже.
Моя одинокая мама помогала мне оплачивать обучение. И хотя она была бы горда работать дополнительно, чтобы поддержать меня, если я решу переехать в этот город, чтобы изучать изящные искусства, я постоянно отказывалась.
Когда я начала зарабатывать деньги на организации мероприятий, у меня никогда не хватало времени для путешествий, если только это не касалось клиентов, и большинство поездок были по США. Когда моя карьера расцвела, приоритеты изменились, и Париж стал несбыточной мечтой.
Я наслаждалась видом за пределами открытого окна под голубым небом, когда меня напугал телефон. Мама звонила узнать, как прошёл мой полет.
Я быстро поговорила с ней, говоря, что мне надо подготовиться к примерке платья и ланчу. Именно это я и сделала, приняв долгий душ, чтобы подготовиться к примерке. Никто не захочет снимать мерки с дурно пахнущей подружки невесты.
Я оперативно добралась до дизайнерского дома, где меня уже ждали Сандрин и Изабель. Изабель сидела с угрюмым, скучающим видом, и играла с телефоном, а Сандрин казалась расстроенной. Они обе вскочили со своих мест, практически отталкивая друг друга, чтобы обнять меня и засыпать поцелуями.
Сандрин представила меня Crâyon (прим. пер. crâyon - карандаш в переводе с французского), модельеру в облегающих черных брючках и яркой рубашке пейсли, с такими ввалившимися щеками, что мне хотелось взять его и отнести в ближайшую больницу. Я старалась не исковеркать его имя, но, так или иначе, сделала это.
И он все время насмешливо улыбался мне.
Его ассистент вручил мне шампанское и принёс платья для меня и Изабель.
Зеленый, цвета морской пены, вышитый бисером шифон на подкладке из блестящего серебристого шелка с миленьким повторяющимся узором вдоль подола для Изабель (которое она весело окрестила тошнотно-зеленым платьем, даже если оно выглядело невероятно, как ни одно из того, что я видела раньше, и сидело оно на ней идеально), и розовое платье с многослойной юбкой годе для меня. В мое платье надо было внести незначительные изменения, Сандрин призналась, что забыла спросить о размере моего лифчика.
Мы с Изабель обе переоделись в нашу обычную одежду и, пока ждали Сандрин, примеряющую платье, которое Карандаш создал для неё, пили шампанское и ели икру. Я наслаждалась каждой минутой происходящего, пока Сандрин не вышла из примерочной.
В течение нескольких секунд я не была уверена, почему у меня было такое чувство, что я собиралась упасть в обморок. Возможно, перед примеркой мне следовало съесть что-то более существенное. У Сандрин было убийственное тело. Она приняла позу, а затем прошлась перед нами. Длинный шлейф платья скользил за ней по мраморному полу.
— Ну? Что вы думаете? — спросила она Изабель и меня.
Затем меня словно молния ударила, я прекрасно поняла, почему почувствовала слабость. Это был не недостаток еды. Это даже была не женщина в платье.
Это было само платье.
Винтажное кружевное платье с вырезом сердечком, обильно расшитым бисером лифом и юбкой, расширяющейся от середины бедра и длинным шлейфом с фестончатым краем. Оно кричало о большом вкусе, хвасталось огромным талантом, и определенно было дорогим. Оно было идеальным.
Кроме того, это было то же свадебное платье, которое присутствовало в моих мечтах. Большая слеза скатилась по моей щеке. Рука метнулась ко рту, чтобы скрыть печаль и неверие.
Сандрин приняла их за слезы радости и обняла меня. Карандаш заговорил с ней на французском, воркуя над прекрасной невестой в платье мечты. Платье моей мечты. Сандрин повернулась, так чтобы он мог надеть винтажную фату на ее идеальную головку. Сандрин выглядела лучше, чем совершенно. Она выглядела безупречно в моем платье. И она будет безупречно выглядеть в моем платье, когда будет выходить за моего идеального бывшего.
Я отлучилась на минуту, выйдя вдохнуть парижского воздуха. Но город потерял свою магию.
Воздух был несвежим и едким. Улица выглядела пустынной и грязной. Здания демонстрировали свои пыльные, старые фасады. Великолепие потускнело. У меня было желание позвонить Чейз и сказать, что я собираюсь немедленно вернуться домой и расторгнуть контракт с Джейком и Сандрин. Мне было все равно, каковы будут последствия. Мне просто необходимо было уйти. Конечно же, она все поймёт и поддержит меня.
Вероятно, наша компания получит иск. Казалось, что кто-то типа Сандрин или ее семьи вполне мог это сделать. Возможно, мы потеряем большинство клиентов, с которыми связан Джейк и его семья. Нам, возможно, придётся уволить всех наших сотрудников. Мне, вероятно, придётся переехать обратно к маме во Фресно. Печаль от возможной потери ударила словно топор через мое сердце.
Не имея иного выбора и с тяжёлым сердцем, я приклеила на лицо свою лучшую поддельную улыбку и направилась обратно в дизайнерский дом Карандаша.