Я не верю в красивые слова, которые лакируют предмет: пизда есть пизда и останется пиздой.
Каждая последующая пизда, с которой я знакомился, была такой божественно другой, пробуждала во мне новые и неизгладимые переживания, была источником изумления и наслаждения, формы, цвета, оттенки, запахи, вариации, вкус, структура, все это стоит тысяч описаний. Чтобы отобразить женский пол так четко, как мне того хотелось, я не сильно нуждался в словах. Просто слишком много слов, чтобы описать, и это исказит весь смысл.
Не поймите меня неправильно: некоторые мужчины рождены фанатами сисек, любителями задниц или фетишистами ног, а для меня глаза и лицо — это первое, что привлекало мое внимание к женщине. Пизда, конечно, следовала позже. Или, во многих случаях, она не следовала никогда, потому что отношения не всегда неизменно заводили меня столь далеко.
Это была часть тела, которая полагается вам как приз в ритуале соблазнения. Высшая награда, а потому уникальная. Личная. Шокирующая и несравнимая.
Так что представьте мое изумление, когда однажды, поздней весной, уже под конец нашей повседневной переписки по электронной почте, Милдута написала мне, что только что побрила свою киску.
Тремя неделями раньше мы побывали в Нью-Йорке, вместе жили в одном маленьком отеле, граничащем с Гринвич Виллидж. Провели там почти неделю, это был ее самый первый визит в Манхэттен, и между страстными припадками ебли мы проходили мили, осматривая магазины, и в «Секрете Виктории» я радостно покупал ей одежду и шелковые ремешки. Мы ели очень много японской пищи, смотрели фильмы, ходили в музеи, шлялись по барам, где подавали свежевыжатый морковный сок, который она могла глотать литрами, и понимали — к нашему обоюдному удивлению, — как хорошо мы подходим друг другу, и сексуально, и эмоционально. В течение наших сексуальных игрищ я часто стриг ее. Как ву-айерист, наслаждался, прореживая ее поросль, и ее мясистое отверстие откровенно оголялось во всем своем великолепии, показываясь из-под защитного занавеса кудрей. Я, почти в шутку, уже не в первый раз предложил ей побрить ее генитальный ареал. Она снова отказалась, проницательно улыбнувшись, под предлогом того, что будет испытывать дискомфорт из-за отрастающих волос, и сказала, что ее кожа часто реагирует на бритье ненормальным раздражением и энным количеством прыщиков. Она делала это, когда какое-то короткое время жила со швейцарским банкиром в Цюрихе. Властный персонаж, он требовал от нее, чтобы снизу она была гладкой. Вначале, на той стадии, когда она тестировала эти рождающиеся отношения, неуверенная, есть ли у них перспектива стать постоянными, ей приходилось услужливо подыгрывать его желаниям.
Со смехом она также призналась мне, что банкир выбривал волосы вокруг члена и яиц, так что их гладкость была обоюдной. Этот образ часто занимал мое эротическое воображение.
Когда я прочитал ее письмо, я в первую очередь подумал, что она встретила другого человека.
Непременно, когда женщина столь открыто демонстрирует такие интимные места, это делается для мужчины. Почему для него, а не для меня? Но она уверила меня, что сделала это только в угоду собственной причуде. Однажды утром, в ванной, она неровно намазала депилятором область бикини и некрасиво удалила волосы. Правильным выходом было удалить оставшуюся часть волос, сказала она. И это так сексуально, добавила она. Не то что в Швейцарии, когда это было частью полового договора. Теперь она сделала только для себя и ни для кого другого. Она ездила на велосипеде в близлежащий городок, где закупала провизию, и чувствовала себя там настолько голой, и с осознанием спрятанной снизу тайны к ней легко пришло возбуждение. Казалось, ее и забавляет, и изумляет, что это так. Я мог ей сказать об этом гораздо раньше, я очаровывался голыми женскими органами все больше и больше, мне нравилось все, от накачанных моделей на порнографических игральных картах до кондовых фильмов и вспомнившейся голой порнографии.
Мне хотелось знать, какой эффект на мое либидо при следующей встрече с Милдутой произведет вид ее голой пизды, освобожденной от занавеса мягких, темных кудрей. С теми немногими женщинами с гладкими влагалищами, которых я знал, наши отношения были закончены. Будет ли знание женских гениталий «до» и «после» оказывать на меня такое же эротическое воздействие? Эта мысль мучила меня неделями.
Я ответил ей, попросив оставаться бритой, пока мы не найдем возможности снова встретиться.
«Я в этом не уверена», — ответила она.
Ее неуверенность выпустила на волю мои подозрения, а затем мной овладел страх потерять Милдуту, страх, что я никогда буду наслаждаться чудесным видением ее пизды во всей ее восхитительной и совершенной обнаженности.
Я всегда знал, что наши отношения далеки от исключительности. Шансов, что они продлятся долго, по причине наших личных обстоятельств, не было.
«о, ты знаешь, я только что побрила киску… смайл… это так сексуально»
Что ж, она определенно выбрала подходящий момент, правда?
Жизнь — это не кино.
Ты выбираешь не то, что задумал. Негодяи разгуливают под различными серыми масками, и решения проблем чертовски сложны.
А фильмы проповедуют легкость этого всего, и утонченное искусство обмана извращает мысли, вскоре тайными способами начинает руководить большинством твоих действий. Ты не главный герой в чьем-то сценарии, и нет уверенности в том, что три акта завершатся счастливым концом. Ты не контролируешь ситуацию, какой бы она ни была, плохой ли, хорошей…
Жизнь — это бардак, и в ней нет смысла, она часто выглядит, как скопление штампов, во всяком случае, именно так она выглядит, если смотреть на все со здоровой долей цинизма (некоторые скажут — реализма). И нет греха в том, чтобы отдаться во власть сомнительной романтики и умиротворенности образов, дрожащих на экране, потому что ты стремишься к добру, к счастью, и сознательное уединение в мечтах или фантазиях — это такой легкий путь.
Жизнь делается легче.
Так что…
Это начинается, как кино. С широким экраном и бесподобным потоком музыки, многочисленными строчками — или в наши дни, в наш век высоких технологий, это больше похоже на аккорды синтезатора — в конечном итоге, эта музыка возрастает до величественного крещендо. Беспорядочные образы сливаются воедино, и из хаотической стены звука вырисовывается скорбная мелодия… Может, это «Porcelain» Моби или печальные мотивы Нико в сопровождении оркестра Джона Кейла. Это звучит, словно саундтрек для воображаемого вестерна, и его кульминация оказывается особенно щемящей: перестрелка, любовники, разлученные роком, разбитые сердца, заброшенность, ущелье, бессвязность.
Мотив звучит прямо в сердце, и вслед за ним приходит еще большая тоска, и она длится До самого конца. Тоска, да, потому что трагедия — это слишком однозначное слово, а мир, в котором мы живем, до предела заполнен несовершенными людьми, с глупыми надеждами и мелкими радостями, которые бледно смотрятся на фоне реальных страданий, и кажется, что настоящая жизнь всегда идет где-то там, в чьих-то других жизнях, в других странах. Некоторые могут даже утверждать, что в жизни таких людей, как ты и я, нет трагедий, а есть просто незначительные неудобства.
Титры фильма подходят к концу, проявляются из сердцевины музыки, из туманного хаоса проступают смутные формы, занимая прямоугольный экран. Широкий формат, как в старые добрые времена.
Слышится женский голос, горестный, перекрывающий медленно затихающие звуки трогательной музыки.
Поет ли она? Плачет? Вздыхает?
Твои восприимчивые уши слышат ее необычный, бездыханный голос. Какой-то экзотический иностранный акцент?
Этот голос пробуждает страстное желание. Этому голосу ты неизбежно ответишь открытым сердцем. Покажешься во всей своей беззащитности.
Ну, ты и дурак.