Когда сын был маленьким, я слышала множество вариантов пожелания: «Самое главное – чтобы он был в безопасности». Я спрашивала себя: «Неужели это единственное, что имеет значение?» – почти так же часто, как и пыталась понять, действительно ли я берегу его от опасностей. Я была уверена, что не смогу защитить его от судьбы, какова бы она ни была. Но тем не менее я была полна решимости уберечь его от случайностей и подвохов, описанных в сказках братьев Гримм. Я никогда не допущу, говорила я себе, чтобы мой сын был проклят из-за моей беспечности или жадности. Я думала, что никогда не скажу дьяволу: «Можешь взять все, что стоит за мельницей», а затем обнаружу, что за мельницей стоит мое дитя.
Накануне рождения сына был первый теплый день весны. Когда у меня начались схватки, я прогулялась до конца пристани, к кромке воды, где утреннее солнце уже взломало льдины на озере Мичиган. Муж взял с собой видеокамеру и попросил меня сказать что-нибудь для будущего, но звук моего голоса не записался, поэтому слова мои были потеряны для потомства. Но на лице моем не было никаких признаков страха. Все время долгих родов, продолжавшихся весь тот солнечный день, я воображала себя плывущей в озере, которое, вне моей воли, стало сначала темным, потом огненным, а потом бескрайним. К вечеру следующего дня, когда сын наконец появился на свет, моросил холодный дождь, и я уже не могла сказать, что не испытываю страха.
Той весной новый штамм гриппа, пришедший из Мексики в Соединенные Штаты, распространился по всему миру. Я не следила за ранними сообщениями об эпидемии, так как была слишком сильно занята: по ночам я прислушивалась к дыханию сына, днем подсчитывала кормления и срыгивания, а также следила за его сном. Сейчас я не в состоянии прочитать записи, которые делала тогда в дневнике, – их очень много, иногда между записями промежуток всего в несколько минут. Вероятно, все записи сводятся к регистрации пробуждений, сна, кормлений и плача. Я искала закономерности, стараясь понять, почему ребенок плачет. Только много позже я поняла, что заставляло его плакать – это была непереносимость коровьего молока. Вредные для него белки коровьего молока, которое я пила, проникали в мое молоко, которым он питался. В то время такая возможность просто не приходила мне в голову.
К концу лета в новостях стали показывать толпы людей в хирургических масках в аэропортах. В тот момент была официально объявлена пандемия нового гриппа. Хлеб в церквях во время причастия давали на зубочистках, а в самолетах убрали с сидений подушки и одеяла. Сейчас меня удивляет, насколько неважным и незначительным мне все это тогда казалось. Все это стало частью фона материнства, когда подушки и одеяла стали вещами, которые при неосторожном обращении могут убить ребенка. В колледжах регулярно стерилизовали все поверхности, к которым «часто прикасаются», а я в это же время кипятила все, что попадало в рот моему ребенку. Было такое впечатление, что вся страна присоединилась ко мне в паранойяльной страсти ухода за ребенком. Подобно многим другим матерям, я знала об одном синдроме, который без всяких предупреждающих симптомов проявлялся внезапной смертью младенца. Вероятно, поэтому я не чувствовала особого страха перед гриппом – это была просто одна из многих других забот. Я знала, что стены в нашем доме были покрыты свинцовыми белилами, что в воде присутствует шестивалентный хром, а в книгах, которые я читала, было сказано, что, когда ребенок спит, надо включать вентилятор, потому что даже просто застоявшийся воздух может задушить ребенка.
Когда я теперь ищу синоним слову «защитить», мой словарный запас подсовывает мне слова «щит», «убежище» и «безопасность», но в конце концов у меня остается только одно слово – «прививка». Это был главный вопрос, когда родился мой сын: буду ли я его прививать? Тогда я понимала это так: вопрос заключался не в том, защитят ли его прививки, а в том, насколько рискованны прививки и стоит ли принимать этот риск. Стану ли я рисковать, как Фетида, окунувшая маленького Ахилла в воды Стикса?
Мои знакомые мамочки стали обсуждать вопрос о том, стоит ли прививать наших детей против нового вируса гриппа, задолго до того, как вакцина стала доступной. Мы слышали, что этот штамм вируса особенно опасен тем, что он новый для человека, как вирус, ставший причиной эпидемии испанки в 1918 году, эпидемии, в ходе которой умерло больше пятидесяти миллионов человек. Но мы слышали также и то, что вакцину делают в спешке и что она не была добросовестно испытана.