Это маловероятное предположение, но инстинкт подсказывает, что я прав. Лори и Кевин представляют противоположную точку зрения, считая меня сумасшедшим. Надеюсь, они правы, потому что если нет, то мой отец каким-то образом был замешан в чём-то настолько ужасном, что эти люди отчаянно пытаются это скрыть.
После получаса бесплодных обсуждений Лори предлагает попытаться найти Кэла. Я говорю ей, что хочу, чтобы она это сделала, но не сейчас. Теперь нам нужно сосредоточить всё внимание на Вилли Миллере.
Кевин подробно и аргументированно объясняет изменение места проведения слушания. Я вношу пару мелких правок, оттираю пару пятен от горчицы и поручаю ему передать дело в Hatchet. Я также поручаю ему заниматься всеми вопросами, связанными с раскрытием информации, в офисе окружного прокурора. Прошло всего пару дней, но я уже уверен, что могу передать ему что-то, зная, что всё будет сделано. Приятное чувство.
Лори сообщает о своих успехах, которые не столь обнадёживают. Я этого ожидала: когда убийство совершено так давно, маловероятно, что появятся новые подробности. Ещё больше тревожит её неспособность найти адвоката Уилли, Роберта Хинтона. Его неуловимость озадачивает. Адвокаты обычно не любят исчезать; это затрудняет им привлечение новых клиентов.
Лори собирается удвоить усилия по поиску Хинтона, а также организовать допрос свидетеля, чьи показания помогли похоронить Уилли на первом суде. Она также наняла эксперта по ДНК, чтобы мы могли его использовать для опровержения доказательств обвинения или для того, чтобы предотвратить их распространение. Как и смена места слушания и практически всё остальное, связанное с этим делом, это практически безнадёжное дело, но я согласен встретиться с ним сегодня в три часа дня.
Мы уже заканчивали разговор, когда зазвонил телефон. Эдна, несмотря на то, что ей было сказано нас не перебивать, всё равно это сделала.
«Я думаю, ты захочешь это взять», — говорит она.
"Кто это?"
«Это ваша жена. Похоже, что-то срочное».
Я поднимаю трубку и разговариваю с Николь секунд десять, пока она рассказывает мне, что произошло. Я вешаю трубку и направляюсь к двери.
«Все в порядке?» — спрашивает Лори.
Я говорю ей: «Николь нашла сообщение с угрозами на автоответчике внизу».
«Что там было написано?»
Я качаю головой. «Пока не знаю. Но что бы там ни было, это ещё не самое худшее».
«Что самое худшее?»
«У нас внизу нет автоответчика».
Я добрался домой в рекордные сроки. Николь была на грани истерики, когда я с ней разговаривал, и вряд ли она успокоится до моего приезда. И вряд ли она успокоится после моего приезда.
Я подъезжаю к дому и вижу, что она выглядывает из-за штор, поджидая меня. Она открывает дверь и ведёт меня к автоответчику, установленному в кабинете. Такого автоответчика я раньше никогда не видел.
Чтобы не оставлять отпечатков пальцев и казаться уверенным в своих действиях, я нажимаю кнопку воспроизведения кончиком ручки. Голос генерируется компьютером, фактически скрывая говорящего.
«Считайте свой позор в суде лишь началом… небольшим признаком нашей силы. Мы больше вас, Карпентер… гораздо больше. Мы можем делать, что хотим… когда хотим. Так что прекращайте свой крестовый поход, пока не стало слишком поздно. Прошлое осталось в прошлом».
Николь смотрит на меня, словно я могу сказать что-то, что развеет её страх. Что-то вроде: «О, и это всё? Не волнуйся. Я сказал другу, что он может вломиться в дом и оставить автоответчик с угрозами».
Она видит, что мне нечего предложить утешительного, поэтому говорит с большим драматизмом: «Энди, они были здесь. Пока мы спали. Они были у нас дома».
В памяти всплывает Майкл Корлеоне, говорящий с Пентангели после того, как боевики обстреляли его дом. «В моей спальне, где спит моя жена! Куда мои дети приходят играть со своими игрушками!»
Я решаю не упоминать упоминание Николь в « Крёстном отце ». Вместо этого спрашиваю: «Ты проверил двери и окна?»
«Нет, не я», — говорит она, прежде чем взорваться. «Я не полицейский, Энди. Я не хочу, чтобы это произошло в моём доме!»
«Конечно, ты не знаешь, Николь, и я тоже. Но…»
Теперь она более сдержанна, но в её голосе звучит такая напряжённость, какой я, кажется, никогда не слышал. Меня поражает, что я никогда не видел Николь испуганной. Она выросла в мире, где у неё не было причин для страха.
«Я не хочу, чтобы в моей жизни были такие ужасные люди, с которыми ты имеешь дело. Ни убийцы, ни проститутки, ни другие животные. Я этого не хочу и не заслуживаю».