«Мы не знаем, кто это сделал. И почему».
Она качает головой, словно я не понимаю. «Это неважно. Главное, чтобы это не повторилось».
Я начинаю осматриваться, но не могу представить, что найду хоть какую-то зацепку. Тара обнюхивает всё вместе со мной, хотя, если бы она собиралась участвовать в расследовании, я бы предпочёл, чтобы она лаяла во время взлома. Я пытаюсь всё сложить воедино: драка в здании суда, фотография, двадцать два миллиона долларов, нападение на Уилли Миллера, суд… Где-то здесь есть ответ, но будь я проклят, если знаю где.
Теперь я говорю вслух, но про себя: «Всё смешивается».
"Что?"
Я говорю Николь: «Все эти детали, фотография… суд. Как будто это кусочки одной головоломки. Но это же бессмыслица. Какого чёрта фотография, сделанная моим отцом тридцать пять лет назад, может иметь какое-то отношение к Вилли Миллеру?»
«Что бы это ни было, оно того не стоит. Эти люди опасны. Энди, нам это не нужно».
Конечно, она права, но неужели, прожив столько лет со мной, она думает, что я могу просто так всё бросить? Неужели она меня совсем не знает?
«Возможно, вам стоит на некоторое время уехать».
"Куда?"
«Не знаю… один из домов твоего отца. Канны, Гштаад, Аспен… выбирай любой дом».
«Почему? Потому что ты боишься за меня? Потому что ты не собираешься прекращать свои дела? Потому что ты собираешься стать мучеником? Потому что ты упрямый сукин сын?»
«Е. Все вышеперечисленное».
Она принимает решение. «Нет, Энди, я не уйду. Я не создатель этой проблемы, и не мне её решать».
Я НЕНАВИЖУ ДНК БОЛЬШЕ, ЧЕМ ОПЕРУ. Я НЕНАВИЖУ ЕЁ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ящериц. Я ненавижу ДНК больше, чем бессмысленные тачдауны аутсайдера, которые перекрывают фору, когда я ставлю на фаворита. Я признаю, что это величайшее изобретение со времён отпечатков пальцев и что это невероятно ценный инструмент, помогающий торжествовать правосудие, но всё это для меня ничего не значит. Я ненавижу ДНК, потому что она скучная, потому что я никогда её не пойму, и потому что она почти всегда работает против меня.
Сегодня днём я встречаюсь с доктором Джеральдом Лэмпли, внештатным профессором химии в колледже Уильяма Патерсона. Доктор Лэмпли раньше был штатным профессором, и его карьера длилась до тех пор, пока правосудие не открыло ДНК.
Как только специалисты в области уголовного правосудия начинают что-то использовать, им нужны эксперты, которые бы им это объяснили. Они очень хорошо платят этим экспертам, поэтому доктор Лэмпли внезапно утратил своё жгучее желание преподавать химию студентам. И это, конечно, не только ДНК. Есть люди, которые зарабатывают состояния, потому что понимают и могут объяснить присяжным, как и почему брызгают кровь. В каком безумном мире мы живём.
Эксперты, как правило, каждый раз дают показания в пользу одной и той же стороны, а доктор Лэмпли известен как свидетель защиты. Другими словами, он склонен утверждать, что ДНК, область его компетенции, ненадёжна. Конечно, он не утверждает, что эта наука — фиктивна, поскольку, если бы он когда-нибудь убедил в этом правосудие, то вернулся бы к преподаванию химии на полную ставку. Поэтому доктор Лэмпли ограничивается показаниями о недостоверности ДНК в данном конкретном случае на суде.
Доктор Лэмпли успел ознакомиться с заключением обвинения о намерениях в отношении ДНК в деле Уилли Миллера. Они планируют использовать новый тип теста в дополнение к ПЦР и ПДРФ, которые они уже использовали. Я спрашиваю доктора Лэмпли, чем этот новый тест должен быть лучше.
«Правительство утверждает, что оно значительно точнее». Он говорит «правительство», как будто речь идёт о финнах.
Я прошу его объяснить, и он отвечает, что если новый тест покажет, что Вилли Миллер совпадает с ним, то вероятность его ошибки составляет один к шести миллиардам. Результаты старых тестов упали примерно на один к трем миллиардам.
Было бы забавно, если бы не было так удручающе. «Одного из трёх миллиардов им мало?»
«Цель науки и ученых — стремиться к абсолютной уверенности».
Главный вопрос здесь заключается в том, хотим ли мы просить Хэтчета провести слушание по делу Келли-Фрая. Такое слушание определит, достаточно ли надёжен новый тест, чтобы представить его присяжным. Тесты более раннего типа не требуют такого слушания, поскольку в прошлом уже проводились тесты Келли-Фрая, так что Хэтчет может быть уверен в своих силах, принимая эти тесты в качестве доказательств.
Слушание по делу Келли-Фрая представляет собой от семи до десяти дней мучительно скучных и подробных показаний учёных. Они могли бы говорить на суахили, поскольку слушают их адвокаты и судья, ни один из которых не имеет ни малейшего представления о том, о чём говорят учёные. Но адвокаты – адвокаты, судья – судьи, и обвинение выигрывает.