Завтра Уоллес вызовет на свидетельские показания своего эксперта-криминалиста, а мы с Кевином приступим к планированию нашего перекрестного допроса.
Лори приходит необычно поздно, но с очень интересными новостями. Используя свои связи, она выяснила, что Эдвард Маркхэм дважды арестовывался за избиение женщин до убийства Дениз Макгрегор.
Не менее тревожен тот факт, что, хотя записи об этих нападениях впоследствии были удалены, мой отец должен был знать о них ещё тогда, когда вёл дело против Уилли Миллера. Однако нет никаких доказательств того, что он когда-либо предпринимал какие-либо действия. Считал ли он это неважным или же отдавал долг своему предполагаемому другу Виктору Маркхему, который, возможно, заплатил ему два миллиона долларов? Но как Маркхем мог предвидеть судебный процесс по делу об убийстве, который должен был состояться только через тридцать лет после выплаты?
Лори спрашивает, можем ли мы использовать аресты в суде, и Кевин справедливо указывает, что нет, поскольку Хэтчет никогда бы их не допустил. Закон ясен: предыдущие нарушения, даже если они были доказаны, должны быть практически полностью сопоставимы с правонарушением, являющимся предметом судебного разбирательства. В данном случае это не так.
«Жаль, — говорит Лори. — Этот ублюдок мог бы сделать это сам».
Я невольно задумался. «Я думал, ты уверен, что это сделал Вилли Миллер».
«Был. А теперь нет».
Это большая уступка для Лори, но я не собираюсь ею командовать.
Около десяти часов Кевин уходит, а Лори остаётся ещё немного, пока я заканчиваю подготовку к завтрашнему судебному заседанию. Когда она уже собирается уходить, она подходит ко мне и говорит: «Ты молодец, Энди. Никто не смог бы сделать лучше».
Я качаю головой. «Знаешь, — говорю я, — мой отец сказал, что я не смогу победить. Думаю, он был прав».
«Он тебя поддразнивал, и он ошибался. Спокойной ночи, Энди».
«Спокойной ночи, Лори».
Мы просто стоим, примерно в футе друг от друга. Мы оба понимаем, что опасно близки к поцелую, но через несколько секунд этот момент проходит. Она уходит, и я остаюсь наедине со своими мыслями.
Когда я был женат, или, по крайней мере, до нашего расставания, я и близко не подходил к тому, чтобы целовать других женщин. Звучит банально, но я редко думал о других женщинах, настолько святость брачных уз была укоренена во мне. Теперь всё изменилось, и не думаю, что это изменится в ближайшее время. Мне остаётся только понять, что это говорит о моём браке и обо мне.
Я разберусь после суда.
НИКОЛЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО С ОЧЕНЬ ПОНИМАЕТ, что происходит в суде, и как он влияет на наше общение. Она ждёт моего возвращения домой вечером и каждое утро встаёт, чтобы посмотреть, как я готовлю завтрак. Она говорит о том, как мы уедем куда-нибудь после суда; может быть, в роскошный отель на Виргинских островах, где мы провели медовый месяц. Это было в другой жизни, в то время и в том месте, с которыми у меня больше нет никакой связи. Я отчаянно жалею, что не смогу.
Мне удалось отложить романтически-эмоциональную сторону своей жизни, пока я разбираюсь с делом Миллера, но я знаю, что она где-то там, в тёмных уголках моего сознания, ждёт, когда же она меня разозлит. Я всегда считал, что главная составляющая любви — это желание и потребность делиться с любимым человеком всем, что у него есть, как хорошим, так и плохим. С Николь я этого не чувствую.
В глубине души я понимаю, что мы с Николь никогда не сможем вернуть то, что у нас было, или то, что казалось, было. Я всё надеюсь, что это изменится, но мне кажется, что этого никогда не произойдёт. Не думаю, что причина в присутствии Лори. Она не стоит между мной и Николь.
К счастью, у меня не так много времени, чтобы мучиться над этими вопросами. Вся наша команда работает по восемнадцать часов в день, и адреналин заставляет нас с энтузиазмом начинать каждое судебное заседание в девять утра. Ещё одна причина, по которой я могу приходить вовремя, заключается в том, что я больше даже не прохожу мимо газетного киоска по дороге в суд; он закрыт и служит символом моего унижения. Сегодня я даже прихожу на несколько минут раньше и использую это время, чтобы подготовиться к следующему свидетелю, эксперту-криминалисту Майклу Кэссиди.
Как сказал бы Генри Хиггинс, Кэссиди «источает самодовольство каждой порой, пока он, размазываясь по полу, скользит». Я считаю его крайне напыщенным и неприятным человеком, и надеюсь, что присяжные отреагируют так же. Его цель – дать показания о веществе, найденном под ногтями Дениз Макгрегор, а также о царапинах на теле Вилли, которые, очевидно, оставили эти ногти. У Уоллеса здесь много боеприпасов, и он не оставляет ни одного неразорвавшегося снаряда.