Хэтчет выпроваживает присяжных из комнаты, и мы с Уоллесом ещё немного поспорили. Хэтчет соглашается, и Сачичу разрешают войти. Когда присяжные возвращаются в комнату, я говорю с Вилли.
«Ты знаешь, кто этот парень?»
"Неа."
Когда присяжные расселись, привели Рэнди Сачича, и Вилли застыл от удивления. Он наклонился ко мне.
«Это парень в соседней со мной камере».
«Вы рассказали ему что-нибудь компрометирующее?»
"Что это такое?"
«Плохо. Ты ему что-нибудь плохое сказал?»
Вилли ранен. «Сколько раз мне тебе повторять, мужик? Мне нечего сказать плохого».
Уоллес, по-видимому, считает иначе. Он объясняет Сачичу его связь с этим делом, которая, по сути, имеет географическое значение.
«Я в соседней с ним камере».
Уоллес продолжает: «А с этой точки зрения вы двое можете разговаривать друг с другом?»
«Конечно», — отвечает Сачич. «Прямо через решётку». Он говорит это как ни в чём не бывало, словно они живут в пригороде и заезжают одолжить стаканчики сахара.
«Упоминал ли мистер Миллер когда-нибудь о преступлении, за которое он в настоящее время находится в тюрьме?» — спрашивает Уоллес.
Сачич согласно кивает. «Конечно, он постоянно об этом говорил. Он ни о чём другом не говорил».
«Он когда-нибудь говорил о законности обвинений?»
"Хм?"
Уоллес перефразирует: «Он когда-нибудь говорил, сделал ли он это или нет?»
Рэнди отвечает тихо, почти неслышно: «Да, много раз. Он так сказал».
«Пожалуйста, говорите громче, чтобы присяжные могли вас услышать, господин Сачич».
Как и было отрепетировано, Сачич обращается к присяжным: «Он сказал, что изрезал её на куски и смотрел, как вывалились её внутренности».
Присяжные в ужасе отшатнулись, и в зале суда раздался громкий гул. Хэтчет ударил молотком и потребовал тишины. Он её получил.
Уоллес заканчивает допрос, и Хэтчет приглашает нас к скамье подсудимых. Вне слышимости присяжных он предлагает мне выбор: отложить слушание на сегодня и начать перекрёстный допрос завтра или начать прямо сейчас.
Это сложный выбор. Если я замешкаюсь, присяжные будут сидеть с этим неоспоримым заявлением всю ночь. Если я уйду сейчас, то сделаю это без какой-либо информации о Сачиче и его истории. Я совершу смертный грех, задавая вопросы, на которые не знаю ответов.
Я коротко консультируюсь с Кевином, и он соглашается с моей оценкой. Нам нужно действовать.
«Господин Сачич, как так получилось, что вы живете в одном районе с господином Миллером?»
"Что ты имеешь в виду?"
«Ну, я не спрашиваю, кто был вашим агентом по недвижимости или какую сумму ипотеки вы взяли на мобильный».
«Возражение».
«Поддерживаю. Мистер Карпентер, хотелось бы поменьше сарказма и более чётких вопросов».
«Да, Ваша честь. Господин Сачич, почему вы в тюрьме? За какое преступление вас осудили?»
Уоллес возражает против релевантности, а я говорю Хэтчету, что, поскольку у меня не было времени допросить этого свидетеля, мне действительно нужна небольшая свобода действий. К тому же, преступление, за которое его осудили, вполне может подорвать доверие к нему.
Хэтчет отклоняет возражение и просит Сачича ответить.
"Изнасилование."
Я киваю. «Изнасилование. Понятно. Кого ты изнасиловал?»
Взгляд Сачича бегает по комнате; он думал, что пришел сюда поговорить о Вилли, а теперь его требуют признаться в изнасиловании под присягой.
«Я не говорил, что это сделал я».
«Ты это сделал?» В этом вопросе нет ничего плохого. Если он ответит «нет», он будет выглядеть лжецом. Да, и он насильник. Это как старый добрый вопрос: «Как думаешь, я достоин жить со свиньями?»
«Нет», — отвечает он.
Я подхожу к ложе присяжных. «Разве присяжные, сидящие в ложе, как эти люди, голосовали за то, чтобы признать вас виновным?»
"Ага."
«Вы ведь не стали бы лгать о том, совершили ли вы изнасилование на самом деле, правда? Ведь если бы вы это сделали, как присяжные могли бы поверить хоть чему-то, что вы говорите по этому делу?»
«Я не лгу».
«Значит, присяжные ошиблись?»
«Возражение. Задано и дан ответ».
«Отклонено. Можете отвечать».
«Да. Присяжные ошиблись».
«Теперь, что Вилли Миллер мог или не мог вам сказать...»
Он перебивает: «Он сказал мне, что это сделал он».
«Кто-нибудь еще слышал его признание?»
«Не знаю. Вам лучше спросить их самих». Он становится всё более агрессивным.
«Но когда вы это услышали, когда он вам это сказал, вы были наедине или рядом был кто-то еще?»