Научная полемика подогревалась также националистическими настроениями. С начала века происходят все учащающиеся столкновения между представителями немецкой, французской и английской науки, при этом каждая из стран стремится выдвинуть на передний план своих ученых. Франко-прусская война еще более усугубила страсти. Между учеными этих стран начались споры, которые иногда проходили цивилизованным образом, как, например, диспут между Ренаном и Давидом Штраусом, а иногда в более непримиримой манере, как между Фюстелем де Куланж и Моммзеном. Временами соперники опускались до взаимных оскорблений. После поражения в войне французы считали Пастера, сделавшего открытия эпохальной важности во имя процветания человечества, символом превосходства французской нации на поприще духовного развития. Германия противопоставляла Пастеру Коха. На Международном конгрессе по гигиене, проходившем в Женеве и 1882 году, Пастер читал доклад в защиту своего открытия, опровергая аргументы Коха. Случилось так, что он стал цитировать recueil allemand (немецкое собрание) сочинений, посвященных гигиене. Коху, которым присутствовал в зале, послышалось, что Пастер сказал orgueil allemand (немецкое тщеславие). Он поднялся с места и в знак протеста принялся яростно перебивать Пастера, к великому удивлению всех присутствующих в зале, которые никак не могли понять, что же именно не устраивает Коха.26 Без сомнения, наука к тому времени во многом утратила международный характер, присущий ей в XVIII столетии. Попытки создать новую международную науку сталкивались со все возрастающим количеством препятствий, вызванных ее расширением и увеличением числа ученых. Ранее ученый мог на протяжении многих лет сосредоточивать все свои усилия на написании одного главного сочинения, которое становилось для него синтезом трудов и идей всей его жизни. С развитием научного движения настала эра регулярных заседаний академий и собраний научных обществ. На этих собраниях ученые могли сделать краткое заявление о своем открытии, как только они его совершили. Настала также эпоха многочисленных конгрессов, где ученые преждевременно заявляли об открытиях, над которыми еще только велась работа, и о результатах, которые они всего лишь желали получить. Далеко не все представляют, что научные конгрессы были в ту пору нововведением. Ежегодные национальные конференции профессиональных научных ассоциаций, а также съезды ученых, делегированных правительствами их стран для обсуждения некоторых проблем, проходили и ранее, но большие научные конгрессы, воспринимаемые теперь нами как само собой разумеющееся, в восьмидесятых годах прошлого столетия были совершенно новым явлением.27 Первые международные конгрессы были довольно малочисленны по количеству участников. Например, на первый Международный Конгресс по психологии, проходивший в 1886 году, было заявлено 160 участников, на второй, собравшийся в 1889 году в Париже - 200 участников, на третий, в Лондоне в 1892 году - 300, а на четвертый, в Мюнхене в 1896 году - 503 участника. Официальными языками этих конгрессов были французский, немецкий, английский и иногда итальянский. Предполагалось, что ученые из разных стран смогут понимать друг друга, обходясь без услуг переводчика (система синхронного перевода тогда еще не появилась даже в научно-фантастических произведениях).
История науки - в том виде, в каком ее обычно преподносят - восхваляет победителей и умалчивает о тех многих, кто не выдержал этой яростной борьбы. В то же время некоторые из последних были если не гениями, то, во всяком случае, людьми выдающихся способностей. Мы рассмотрим всего один пример - судьбу Морица Бенедикта (1835-1920), чьи «Мемуары» представляют собой грустное повествование о его жизни в Вене, полной разочарований на научном и профессиональном поприще.28 На первый взгляд, могло бы показаться, что карьера Бенедикта складывалась весьма успешно: новатор в области невропатологии, электрологии, криминологии и психиатрии, он преподавал в Венском Университете, имел богатых пациентов, многие его работы были опубликованы. Бенедикт часто путешествовал за границу, где его принимали как одного из наиболее ярких светил австрийской медицины. Он удостоился восхищения и дружбы Шарко, который назвал его именем одно из редких заболеваний (синдром Бенедикта, симптомы которого действительно впервые описал Бенедикт). Однако «Мемуары» Бенедикта написаны человеком, находившимся в состоянии глубокого отчаяния, который буквально задыхался от негодования. Он повествует о том, как его коллеги присваивали и разрабатывали его открытия одно за другим и пожинали славу, на самом деле, предназначенную ему; о том, как он так никогда и не получил профессорской должности, принадлежавшей - как считал Бенедикт - ему по праву; и о том, что его соотечественники так и не признали его заслуг. Бенедикт описывает, с какой враждебностью австрийцы относятся к любым проявлениям величия и вспоминает о том неуважении, которое они проявляют к великим художникам и музыкантам, таким как Моцарт, Гайдн, Шуберт, поэт Грилльпарцер и другие. Как можно убедиться ниже, Бенедикт, вне всякого сомнения, внес значительный вклад в развитие динамической психиатрии.