В отношении Жане к его пациентам четко прослеживаются две особенности. Первая - это его необычайная проницательность. Он точно определял, когда пациент говорит правду, а когда он пытается ввести врача в заблуждение. Жане неоднократно повторял, что в поведении многих пациентов существенную роль играет элемент игры (то же, что Флурнуа называет «игровой функцией», которую он продемонстрировал, работая со своими медиумами). Это особенно относится, говорил Жане, к сексуальным извращениям. На заседании Психологического Общества в 1908 году57 Жане выразил сомнение по поводу искренности людей, подверженных сексуальным извращениям, и в своем предисловии к переводу на французский язык работы Крафта-Эбинга «Сексуальная психопатия»,58 он не колеблясь утверждал, что ненормальное сексуальное поведение во многих случаях не более, чем поза и игра. Он ставил под сомнение и правдивость многих пациентов, страдающих тяжелой формой психопатии: «Чаще всего они играют. Не верьте и одной четверти того, что они говорят. Они пытаются произвести на вас впечатление своим благородством или своим ощущением вины, в которую сами не очень верят или не верят вообще».59 Другой чертой Жане было его психопатическое искусство, «его бесконечная изобретательность», как писали о нем авторы работы «Жизнь Жане».60 Хотя примеры этого можно найти в его «Психологических методах лечения», они далеко не исчерпывают данную тему, и чтобы убедиться, насколько разнообразны были его психотерапевтические приемы, следует прочесть хотя бы некоторые из его статей. По-видимому, никто из исцеленных Жане не оставил описания истории своего излечения, хотя один из них, Раймон Руссель, которого Жане несколько лет лечил от мегаломании и который позднее стал известным писателем-сюрреалистом, приводит в одной из книг историю своей болезни, написанную Жане, не делая при этом никаких ссылок на источник.61 Лишь немногие ученики имели возможность изучать психотерапию под руководством Жане, который, как уже указывалось, не мог из-за направленных против него интриг проводить постоянные занятия со студентами. Доктор Эрнст Хармс, посетивший Жане в Сальпетриере, написал следующее:
Когда я приехал в Париж, чтобы изучить методы Жане, мне было предложено ознакомиться самому с обитателями Сальпетриера и условиями, в которых они жили. Поскольку я прибыл из Цюриха, где работал в клинике Крепелина, я был удивлен тем, как были размещены больные. Я обнаружил, что в одной палате лежат пациенты, страдающие манией преследования, которые оказывали друг на друга эмоциональное воздействие своими фантастическими рассказами. Когда я спросил Жане, в чем терапевтический смысл такого размещения больных, я получил следующий, немало удививший меня ответ: «Я верю этим людям, пока не будет доказано, что то, что они говорят - неправда». Только что до этого я видел молодого человека, который боялся наступать на любую тень, говоря, что там прячется Наполеон, грозящий забрать его в армию. Рядом с ним находилась женщина старше 70 лет, заявлявшая, что мэр Парижа преследует ее своими сексуальными домогательствами. Мне довольно трудно было обнаружить какую-то истину в таких высказываниях. Жане заметил, что его слова озадачили меня. «Видите ли, эти люди страдают манией преследования, и их необходимо тщательно изучить, чтобы добраться до того, что лежит в основе их болезни». Он имел в виду, что фантазии таких пациентов не следует отбрасывать как безумные или рассматривать их, пока не будут вскрыты условия, явившиеся причиной заболевания. Я всегда помнил эти мудрые слова Жане о больных, страдающих манией преследования, также как и многие другие его высказывания, которые играли столь большую роль в его отношениях со студентами. Он обладал сократовским искусством общения с учениками, которого я не видел ни у одного из выдающихся профессоров, преподающих психиатрию. Для Жане такое отношение к ученикам было неотделимо от его понятия психиатрии.62
Один небольшой инцидент показывает, как внимательно относился Жане к своим пациентам и как он заботился о том, чтобы защитить их от бестактностей и любопытства окружающих . Во время одного из пребываний в Сальпетриере пациентки Жане, Мадлен, в больницу нанес визит Президент Республики. Врач-интерн, которым оказался не кто иной, как Жан Шако, сын знаменитого невропатолога, послал за ней, чтобы показать ее президенту. «Доктор Жане, который знает, как я не люблю подобные вещи, - пишет Мадлен в письме сестре от 26 июня 1898 года, - немедленно вмешался, дав Шарко знак ничего обо мне не говорить».63 Некоторые считают, что стремление Жане скрыть подлинные имена пациентов, болезнь которых он описывал заходило слишком далеко. После его смерти пять тысяч, если не более, хранившихся у него папок с историями болезней были сожжены, согласно его завещанию. Нельзя не сожалеть по поводу утраты столь обширных и прекрасно классифицированных материалов, в особенности, когда дело касается таких пациентов, как Леони и Мадлен, но в то же время акт подобного отношения к соблюдению врачебной тайны не может не вызывать уважения.