Похоже, Париж высасывал все соки из Франции еще до того, как стал магнитом, притягивающим большое число внутренних мигрантов. В 1801 году в Париже жили чуть меньше 550 тысяч человек – больше, чем в пяти следующих по размеру городах вместе (Марселе, Лионе, Бордо, Руане и Лилле). В 1856 году Париж мог бы поглотить восемь следующих по размеру городов, а в 1886-м – шестнадцать. Однако до 1852 года в Париже жило меньше 3 процентов населения Франции, и до 1860 года он занимал площадь всего 3402 гектара (13 квадратных миль), а это меньше, чем два современных парка Евродисней.
Совершенно ясно, что население Франции нельзя было увидеть, просто взглянув из окна кареты. Сборщики налогов, миссионеры и первые этнологи должны были сворачивать с дорог на такие тропы, по которым ни за что бы не проехала ни одна карета. И даже в этом случае можно было заметить мало признаков жизни, если не обладаешь панорамным по ширине и проникающим вглубь, как рентгеновские лучи, взглядом статистика или поэта. Описание запада Франции у Виктора Гюго может показаться антропологической научной фантастикой, хотя Гюго прошел по Франции пешком больше, чем любой французский историк, и поэтому умел читать пейзаж.
«Трудно описать, какими были бретонские леса в действительности. Они были городами. Ничто не может быть более таинственным, тихим и диким, чем эта путаница колючих кустов и ветвей, переплетенных так, что их невозможно разорвать. Эти обширные чащи – звериные логовища тишины и покоя. Ни одна пустыня никогда не выглядела более похожей на смерть и более мрачной. Но если бы один молниеносный удар мог свалить все эти деревья сразу, стало бы видно множество людей, которые скрывались в их тени.
Некоторые любопытные статистические данные позволяют нам понять, каким мощным было это великое крестьянское восстание. В департаменте Иль-и-Вилен в лесу Ле-Пертр не было заметно никаких признаков человека, а там скрывались шесть тысяч людей под предводительством Фокара. В департаменте Морбиан в лесу Молак не было видно ни души, а там были восемь тысяч человек. И эти два леса не самые большие в Бретани».
Существование фантастической густонаселенной пустыни, которую нарисовал Гюго, подтверждает карта плотности населения. Естественно, оно было наиболее плотным вдоль основных торговых путей – в долине Роны, в Рейнланде, во Фландрии и на побережье Ла-Манша. Но отмечена и на удивление высокая концентрация людей в нескольких областях, которые многим путешественникам казались почти необитаемыми.
Через некоторые густонаселенные местности путешественник проходил иногда на таком близком расстоянии от жилья, что мог почувствовать запах свиней, но не увидеть ни одного человека. Жак Камбри, который исследовал Бретань в 1794 – 1795 годах («потому что, как я полагаю, никто еще не приезжал в Бретань с целью изучить ее или удовлетворить свое любопытство»), заявил: лишь немногие охотники когда-либо видели «эти дома, которые скрыты за оврагами, в путанице деревьев и кустов и всегда в самых низменных местах, чтобы рядом скапливалась вода и помогала гноить солому, мелкие ветки и стебли утесника, которые используются как удобрение».
Грязь и колючки могут отгораживать селения от мира так же надежно, как каньоны и обрывы.
К югу от Луары, в Вандее, не отмеченные на картах тропы длиной в сотни миль шли через глубокие туннели из растительности. С большой высоты наблюдатель увидел бы обычный пейзаж – поля, разделенные полосами деревьев или кустов, но на поверхности земли этот пейзаж был лабиринтом из грязи среди бескрайнего леса. В солнечный день путешественник мог много часов подряд идти через эти поля и выйти из леса бледным, как привидение. Проходы в зеленых изгородях закрывались переносными дверями, сплетенными из такой же растительности, как та, которая образовывала ограду. Крестьянин мог проскользнуть на свое поле, закрыть за собой дверь из листьев и не оставить после себя никаких следов.
В Вандее 170 тысяч людей жили группами по пятнадцать человек в среднем. В департаменте Иль-и-Вилен было 20 тысяч крошечных населенных пунктов, столько же в Сарте и 25 тысяч в Финистере. В Севеннских горах в некоторых приходах было больше ста хуторов. Это позволяет понять, почему в конце XVII века для истребления протестантов в Севеннах понадобилась большая армия и самая большая со времен римского завоевания программа строительства дорог. И позволяет также понять, как мятежники-роялисты в Вандее могли так долго противостоять войскам республики, присланным «очистить» запад Франции. Пока не был построен мрачный, весь состоящий из прямых линий город Наполеон-Вандея – форпост империи, только один город в этом департаменте насчитывал больше 5 тысяч жителей.