Выбрать главу

Это-то и заставило меня изменить начальный смысл этого моего просветительского обращения лично к тебе. Перед тобой не просто обращение одного политика (точнее, политолога) к другому, а это также и почти неуловимая персонификация идей и взглядов нас обоих — взглядов на то, что же с нами происходит. Действительно, что?

В самом деле, куда несет нас рок событий? Не перепрыгнул ли Павел Иванович Чичиков на большом ходу из птицы-тройки в «тойоту» или «мерседес»? Прямо на ходу. Кто-то и ныне торгует мертвыми. И живыми. Кому же перешел в рыночную собственность вишневый сад? Уцелел ли в годы безумств Егора Лигачева?

Получается, наш сугубо российский Великий Инквизитор заблокировал собою замысловатые и неразгаданные лабиринты нашего общества, и особенно растревоженного сознания его.

Кажется, я набрел на предопределенность с нами случившегося. Впрочем, и об этом подробно — впереди.

Но какова же сама по себе оказалась тогда именно твоя с М.Горбачевым конкретная практика? Чем она действительно послужила истерзанной России? Возведет ли она своих адептов в XXI столетии на пьедесталы именно человеческого величия? И с чьей руки, наконец, перестанет существовать насилие над совестью и над самой жизнью нашей?

Думаю, ты и не будешь удивлен, что далее я предъявлю тебе именно исторический (в смысле не рыночный) счет. Кстати, его объективно предъявляет тебе и сам исторический процесс. Благо, по терминологии М.Горбачева, этот «процесс пошел». Именно этот процесс. Знаете ли вы оба, чем ему теперь помочь? Какова социальная цена его? Потери наши огромные. Преступно велики, а ты заливаешься соловьем о своей «победе»...

Впрочем, твой Санчо Панса (догадываешься — кто это?) увертливо, но более чем намекает на то, что «перестроечный» российский Второй (то есть ты), в сущности, выше первого (то есть М.Горбачева). Тем самым и запущена общеимперская (всероссийская) утка о твоих мистических возможностях... Санчо указывает на тебя как на явление Христа народу...

Ты находишься во власти нечаянной-негаданной эйфории (по поводу якобы чуть ли не единолично тобой разрушенного советского общества)... Захлебываешься в своем личном счастье. Оно тебе будто с неба упало. А.Ципко сразу же в это поверил. И задудил в медные трубы. Для России такое и в шутливом-то литературном тексте не предполагалось. Не случайно же, что у нас до сих пор так и не появилось ни единой похожей на истину научной работы о трагедии. Все ужасное воспринимается в России как трагедия... Да. Все — ужасное. Весь беспредел.

Между тем один из великих русских писателей давно и верно заметил: русский человек «наиболее красив в трагедии».

Но всякий ли просто несчастный из нас высок духом? И всякий ли высокий духом — несчастен?

Аристотель на заре истории с обезоруживающей простотой и спокойствием сообщил человечеству: хорошие люди — герои трагедии; а люди плохие — действующие лица мировой комедии...

Мне, вечному изгою, придется наконец проникнуть в самые глубины лично твоей идеологии. Не только твоей. Моей — тоже. Хотя я не могу видеть опошления и вероломного уничтожения самого уважения к людям в России. Вот и решил попытаться — в твоем и своем лице — увидеть и осмыслить наше с тобой действительно запутанное бытие. Осмыслить революцию в России также и как иронию нашего своенравного Отечества.

Иронию, стало быть, самой истории!

Остроумный Г.В. Плеханов назвал историю «ироничной старухой». В дальнейшем отдельно остановлюсь на этих демонических моментах. Они тревожно глубоки. Черный омут — в страшном сне. Черный и опыт.

Надеюсь, мне и тебе, по милости Всевышнего, все же удастся избежать хотя бы теоретического терроризма...

Надеюсь, станет ясным и то, что у нас в стране ныне называется... демократией. Многие озабочены тем, как точнее перевести это слово на русский язык... Чья это власть? У народа ее нет...

Сам жанр моего письма, в сущности, элементарно общечеловечен. Сам жанр. Глубокий это поклон памяти тех, кто способен на диалог с Вечностью. И для этого найти бы сколько-нибудь адекватную форму суждений на фоне твоих столь радостных заявлений о том, что, развалив многострадальное советское общество, ты чувствуешь себя явно и нормально счастливейшим человеком... И все это — на фоне кладбищенской России. И все это — на фоне неограниченной духовной опустошенности.

Кто нас, однако, спасет? Интеллигенция? Во главе с тобой?

И тут-то возникает очередная ситуация духовного взрыва российского национального самосознания. «Каженный раз на ефтом самом месте»... Другими словами, вновь и вновь приходит к нам Петр Яковлевич... Соответственно эпохе названный в меткой эмигрантской русской прессе «басманным философом».