— Соблазнительно, но и рискованно, потому что могут открыть огонь по МГУ, — сказал он через минуту. — Но если продумать все меры предосторожности. А? И ещё. Не подумают ли немцы, что мы заставляем детей выступать силой?
— Искренность у ребёнка подделать трудно, — возразила Лиза.
— А девочки согласятся?
— Я думаю… — не совсем уверенно произнесла Лиза.
— Хочу вам показать любопытный документик, — сказал Зубов. — Приказ командующего девятой немецкой армией генерала танковых войск фон Лоттвица. Относительно контрпропаганды. В основном это о Национальном комитете «Свободная Германия».
Он держал в руках этот приказ, отпечатанный в нескольких экземплярах. Один протянул Лизе.
В приказе сообщалось:
«Членами комитета „Свободная Германия“ сперва были исключительно бывшие немецкие коммунисты, частично еврейской расы, которые бежали в Советский Союз.
Их заявления и обращения так противоречат ясной, трезвой речи немецкого солдата и столь открыто носят следы типично еврейского образа речи, что даже самый простой немецкий солдат сможет в них увидеть происхождение из еврейско-большевистской кухни яда. Можно спорить лишь о том, скопированы ли подписи генералов ловкой подделкой, или же просто заставили писать текст под диктовку…»
— Ну, что скажете? — спросил Зубов.
Лиза только пожала плечами.
— Кстати, товарищи, — сказал Зубов, — в нашу армию приезжал сегодня утром командующий фронтом. Потребовал усилить пропагандистскую работу. Теперь относительно вашей программы, товарищ Копылова. Я её утверждаю. Поезжайте, вас ждут в дивизии Свиридова. Ну, желаю вам!
Зубов на какое-то мгновение задержал Лизину ладонь в своей, и, возможно, этого бы никто и не заметил, если бы Лиза сама не поспешила выдернуть руку.
— Разрешите приступить?
— Приступайте, — кивнул Зубов с улыбкой, которая как бы отметала уставную сухость этого служебного разговора и соединила Зубова и Лизу ещё чем-то иным, только им одним понятным.
Не отвечая на улыбку Зубова, Лиза, слегка нахмурив брови, резко козырнула и, повернувшись «кругом», вышла из комнаты.
Она назначила девочкам явиться в половине одиннадцатого. Они явились вовремя, но только не одни, а с перепуганной матерью.
— Куда, куда вы забираете моих детей? — закричала она ещё с порога.
— Успокойтесь, фрау Эйлер, вашим девочкам ничего не угрожает.
Лиза усадила фрау Эйлер за стол, предложила чашку чая.
— Мы только хотим, чтобы девочки выступили по радио, сказали бы несколько слов о том, как к ним относятся русские солдаты. Гитлеровцы пугали вас Сибирью, всякими ужасами, которые якобы причиняют большевики немецкому народу. Правда?
Фрау Эйлер кивнула с выражением лица всё же более испуганным, чем размышляющим.
— Вот в одной своей листовке, я вспомнила, — сказала Лиза, — так пишут: «Немецкий солдат должен бороться за жену и детей». А разве вам что-нибудь угрожает? Кстати, ваш муж на фронте? — спросила Лиза.
Фрау Эйлер необычайно смутилась. Полное лицо её, со вздёрнутым носом, миловидное, но уже поблекшее, с морщинками на лбу, припухшими мешочками у глаз, нездоровой желтизной кожи, которая, разливаясь по щекам, одолевала прежний, должно быть, пышный и задорный румянец, — лицо фрау Эйлер вдруг исказилось страхом.
— Да, — призналась она тихо. — Он тут близко.
— Откуда вы это знаете? — заинтересовалась Лиза.
— Их часть пришла на тот берег Одера, когда русских здесь… когда вас здесь ещё не было, — поправилась фрау Эйлер. — Мой муж даже приходил домой. Дети были так счастливы!
— Ну, тем более, тем более, — не скрывая, обрадовалась Лиза. — Значит, у вас есть возможность сказать и вашему мужу несколько слов.
— Как?! — не поняла фрау Эйлер.
— Через нашу МГУ… Это такая громкоговорящая установка. Одним словом, я вам официально предлагаю выступить с обращением к солдатам, которые там, за Одером. Ведь вы же хотите, чтобы война окончилась скорее? — спросила Лиза, уже не сомневаясь, что фрау Эйлер согласится.
— О да, фрау офицер, — закивала фрау Эйлер, — каждая немецкая женщина этого хочет.
— Ну и прекрасно, поедете с нами?
— Конечно, я поеду со своими детьми. Разве я их пущу одних?
Она вытерла платком вспотевший лоб, и в голосе её слышались решимость и отчаянье и готовность ко всему самому тяжёлому.
— Ну, успокойтесь же, право, всё обойдётся хорошо.
Лиза произнесла это уже с некоторым раздражением, заметив, что фрау Эйлер готова заплакать.
Часа через два спецмашина прибыла в распоряжение первого эшелона дивизии генерала Свиридова. Конечно, выезжать на передний край и вести передачу было бы безопаснее ночью. Но ночью спят и на войне. А в два часа дня пунктуально немцы обедали, не меняя своего распорядка дня и на Одере. В это время стихала пулемётная перестрелка, реже стреляли орудия. Только про-пищит где-нибудь миномёт, да затем сердито рявкнет мина, разметав вокруг себя тёмно-бурым веером комья мёрзлой земли и осколки.
Но это только так — напоминание, что противник-де не оставил своих позиций. Активных же действий в этот час не жди — немцы обедают.
В седьмом отделении считали, что обеденный час для передач лучший. Пусть немецкий солдат жуёт свой скудный паёк и слушает правду о Гитлере и положении на фронтах.
Майор Окунев, начальник разведки дивизии, встретивший спецмашину у штаба, сказал, чтобы МГУ заехала в расположение разведроты. Там Лиза захватит младшего лейтенанта Свиридова, он покажет боевую позицию, которую уже подготовили разведчики.
— Моему другу Самсонову — привет! — крикнул Лизе Окунев и подмигнул с прочно усваиваемой иными мужчинами фамильярностью.
Когда МГУ подъехала к домикам разведроты, Самсонов и младший лейтенант Свиридов вышли к машине. Капитан ещё издали улыбнулся, а подойдя ближе, отдал честь.
— С благополучным прибытием в наши края.
— Спасибо. Только как-то уж очень церемонно это звучит. «Наши края»! Вообще-то — немецкие, — сказала Лиза.
— Можно и так, — охотно согласился Самсонов. — Мы там выбрали для вас местечко, укрытое. У сосновой опушки. Впереди Одер, а за ним канал с дамбами, а уже за дамбами передний край противника. Это прерывчатые траншеи, оборудованные открытыми пулемётными площадками.
Пояснения Самсонова показались Лизе слишком обстоятельными.
— Я представляю себе обстановку, — заявила она.
— Пулемётного огня, я думаю, вам опасаться нечего — далеко, могут только накрыть артогнём.
— А у меня в машине немецкие девочки, — сказала Лиза.
— Там пути отхода хорошие — лесная просека, так, если что, не задерживайтесь и сразу же откатывайтесь в тыл. Младший лейтенант поедет с вами.
— Спасибо, конечно, но зачем? Мы ведь в бой вступать не будем? — спросила Лиза, взглянув на заинтересованно слушавшего разговор Сергея Свиридова.
— Всё-таки — передний край! Да он у нас и немецкий знает, — как бы гордясь тем, что у него есть такой образованный младший лейтенант, сообщил Самсонов.
Младший лейтенант Свиридов указывал машине дорогу на опушку леса. Он сидел рядом с Лизой, при толчках тщательно старался не прикасаться к ней, какой-то многозначительно молчаливый, и сосредоточенно разглядывал фрау Эйлер и Альфрида Венделя.
Разговаривать с молодым Свиридовым Лизе не хотелось. Да к тому же машину сильно трясло и на ухабах не мудрено было прикусить язык.
Укрытие для МГУ представляло собой бомбовую воронку с покатым в неё въездом, уже расширенным лопатами разведчиков. Ветви укрывали сверху и с боков «Мощную Гаубицу Увещеваний», как в шутку называли МГУ в Поарме. Торчащий над крышей кабины большой рупор в обрамлении зелени казался издали кудлатой вершиной ели, которая внезапно обрела громкий голос. Разорвав непрочную тишину резкими гортанными звуками немецкой речи, голос этот громом раскатился далеко по лесу и уплыл за синеву Одера.