Что же касается «левых» коммунистов, то надежды Ленина на использование передышки они называли иллюзиями. Мирная передышка ничего не даст, утверждали они. Не мир, а именно война позволит сплотить народ, сплотить армию, ослабить германский империализм, приблизить немецкую революцию. «…Перед нами, — заключил в своем содокладе Бухарин, — получается весьма реальная перспектива, которую нужно принять, потому что это есть единственная перспектива, единственная в смысле возможности и необходимости перспектива, — война против международного капитала, которая будет носить характер гражданской войны с этим капиталом».
В. И. Ленин, как реально мыслящий политик, допускал возможность поражения революции. Но Ленин категорически был против самоубийства революции, а последнее, то есть сознательное принесение русской революции в жертву революции мировой, безжалостное, как говорилось на съезде, «харакири» над Советской властью прямо вытекало из позиции «левых» коммунистов. «Если мы падем кругом, — говорил делегат из Донбасса В. Ф. Стожок, — то наша кровь только, может быть, промоет глаза иностранному пролетариату, а то он еще очень слеп. Может быть, нужны новые жертвы; я, может быть, тоже слепо смотрел недавно на это дело, но что промыло мне глаза — это кровь братьев, которые пали с оружием в руках. Мы оружие не бросим, пока не переступят через наши трупы».
Чтобы лучше почувствовать атмосферу, настроение тех дней, приведу отрывок из воспоминаний Л. Ступоченко, бывшей в то время членом Петроградского Совета. «Опьяненные победой, — пишет она, — гордые своей ролью застрельщика и зажигателя мировой революции, окруженные атмосферой восторгов международного пролетариата, из самого унизительного рабства вознесшиеся почти мгновенно на высоту «вершителей судеб капиталистического мира», могли ли мы склонить свое знамя под пыльный сапог германского шуцмана… Мы видели вспыхнувшее над всем миром зарево революции и верили, что шатающиеся троны не нынче завтра падут под натиском пролетариата, и под обломками капитализма будет погребена и эта кровавая война. Зачем же тогда такое унижение и позор. Не лучше ли с оружием в руках умереть за торжество столь близкой мировой революции. Все было так просто, так достижимо».
Можно понять людей, произносивших такие красивые фразы. Это были убежденные коммунисты, преданные революции и готовые умереть за революцию. Но бывают ситуации, когда смерть означает дезертирство, когда гораздо больше мужества требуется, чтобы не умереть, а выжить, выжить, несмотря ни на что, выжить и спасти революцию. Съезд выбрал второй, ленинский путь. При поименном голосовании на утреннем заседании 8 марта делегаты приняли написанную В. И. Лениным резолюцию о войне и мире (30 — за, 12 —против, 4 — воздержались). 15 марта IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов, собравшийся в Москве в нынешнем Колонном зале Дома союзов, проголосовал за мир (784— за, 261 — против, 115— воздержались). Брестский мир был ратифицирован…
История любит парадоксы. Советская Россия вышла на международную арену со знаменитым ленинским Декретом о мире; с декретом, который предложил всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о заключении «справедливого демократического мира», то есть мира без аннексий и контрибуций. И первый мирный договор, который подписала Советская Россия, был образцом несправедливости и недемократичности, содержал в себе и аннексии (от Советской России отторгались территории площадью около 780 тысяч квадратных километров с населением 56 миллионов человек), и контрибуции (Советская Россия обязалась уплатить 3 миллиарда рублей «для покрытия расходов на содержание пленных»).
Удивляться не приходится. Декрет о мире исходил из перспективы международной социалистической революции. В Смольном никто не рассчитывал на то, что империалистические хищники «осознают» и превратятся в кротких агнцев. Расчет был другой — на превращение войны империалистической в войну гражданскую, на то, чтобы довести до конца и дело мира, и дело освобождения трудящихся от всякого рабства и всякой эксплуатации. Но события стали развиваться по другому сценарию. Нам пришлось иметь дело не с народами, не, как говорил Ленин, с «международной демократией», а с империалистическими правительствами. И пока мы были слабы, приходилось жить не по законам справедливости, а по законам сильных.
Кайзеровской Германии мир на Востоке был нужен для того, чтобы энергичнее вести войну на Западе. Но для Петрограда это не имело решающего значения. Рабочие и крестьяне России не чувствовали себя связанными союзническим долгом по отношению к промышленникам Великобритании или финансистам Франции. И 26 ноября 1917 года в районе Паневежа советские парламентеры перешли в немецкие окопы. Имевшееся у них удостоверение гласило: