«Ах ты гребаный засранец!»
Закончив разевать пасть, Клемент вскидывает руки вверх. И когда его левая рука достигает почти вертикального положения, он внезапно отпускает банку.
От полученного импульса емкость с пивом отправляется в полет по дуге через всю кухню. По ощущениям, она отнюдь не рассекает воздух со свистом — наверное, с такой же скоростью летит брошенный родителем карапузу мяч.
Поди догадайся, чего Клемент надеялся добиться своей выходкой. Банка движется столь неестественно медленно, что у Черного просто вагон времени отойти от нее в сторону. Еще, наверное, и газету успеет почитать, дожидаясь ее приземления.
Тем не менее, пока я отслеживаю взглядом баллистическую траекторию импровизированного снаряда, эффектно разбрызгивающего на лету свое пенное содержимое, мне становится предельно ясен подлинный замысел Клемента: отвлечь внимание.
Первое, что я слышу, это скрежет ножек стула по полу. А затем мое периферийное зрение заслоняет огромная тень.
Внезапно меня за талию обхватывает рука и тут же оттаскивает назад, одновременно с чем вторая устремляется мимо моего лица к дверце холодильника.
Я моргаю, и за эту миллисекунду рука достигает своей цели. Клемент распахивает дверцу навстречу физиономии Черного.
Должно быть, дверца во что-то врезалась, поскольку молниеносная операция Клемента завершается быстрой чередой звуков.
Первый — сдавленный вой. Затем — глухой удар чего-то большого о дверь кладовки.
Третий звук не перепутаешь ни с чем.
Пистолетный выстрел.
Не ошибаюсь я в природе звука еще и по той причине, что пуля уже врезалась в стену где-то у меня за спиной, предварительно пройдя через мою ногу.
Боль просто ужасающая, как будто в икру мне, как раз под коленкой, вонзили раскаленную добела кочергу. Боль стремительно распространяется по всей ноге, словно аккумуляторная кислота по венам. У меня так и перехватывает дыхание, и вопль застревает в глотке.
Естественно, моя правая нога подгибается, я выскальзываю из хватки Клемента и падаю. И ничто меня не останавливает.
Раньше я как-то особо и не задумывалась, какую кучу информации способен обработать головной мозг за какой-то миг.
Я знаю, что падаю и что мне необходимо вскинуть руки для смягчения падения.
Увы, нейронный сигнал самую малость запаздывает, и руки уже не успевают закончить движение. Зато мои глаза проявляют большее проворство и перескакивают с подошв туфель Черного на вспарывающий воздух ботинок Клемента. Моя догадка заключается в том, что головорез в данный момент сидит на заднице, спиной привалившись к двери кладовки. Теперь уже неважно, с умыслом он выстрелил или нет. Ботинок Клемента достигнет какой-то части тела Черного еще до того, как завершится мое падение.
Взгляд мой продолжает смещаться слева направо и успевает выхватить еще один образ — массивный торец кухонной стойки.
Картина стремительно заполняет поле моего зрения, и вот я уже четко различаю текстуру древесины.
Десять сантиметров.
Пять.
Один.
Меж глаз у меня взрывается яркая вспышка.
Спокойной ночи.
45
Компьютер в моем магазине безнадежно устаревший. Грузится целую вечность, а работает он с расторопностью ленивца на выходных, да еще и недовольно скрежеща при этом.
Я и есть такой вот компьютер.
Мои ощущения включаются по очереди и ужасающе медленно.
Первое чувство, что вытаскивает меня из мрака, — это слух. Поначалу таковой не доносит до меня никаких отчетливых звуков, лишь низкое прерывистое гудение.
Затем к слуху присоединяется вкус. В порядке эксперимента провожу языком по сухому нёбу и ощущаю мерзкую прогорклость.
Следующим включается обоняние. Кажется, дезинфицирующее средство. И лилии? Может, флёрдоранж? Последний аромат пробуждает какие-то воспоминания. Духи?
Наконец, возвращается зрение.
И внезапно я ощущаю, как чья-то теплая рука сжимает мою.
Общеизвестно, что человеческое тело примерно на шестьдесят процентов состоит из воды. Когда я пытаюсь расклеить пересохшие губы и слипшиеся окаменевшие веки, могу лишь заключить, что в моем организме воды существенно меньше нормы. Никогда еще не испытывала такой жажды.
Раз шесть-семь с усилием жмурюсь, чтобы развеять плотный туман, заволакивающий зрение.
Постепенно дымка рассеивается, и передо мной вырисовывается нечто овальное.
Лицо. Мама.
Она улыбается, хотя счастливым выражение ее лица не назовешь. По щеке у нее скатывается одинокая слезинка.