После некоторой паузы, в двадцать два года я начала встречаться со Стюартом. То были мои первые настоящие взрослые отношения. Мы встречались одиннадцать месяцев, потом съехались, и следующие пять лет я только и гадала зачем. Стюарту удалось развеять еще остававшиеся у меня предубеждения о мужчинах, и отнюдь не в хорошем смысле.
У него напрочь отсутствовала романтическая жилка, и наша интимная жизнь была пресной, как молочный суп. Еще у него имелся пунктик по части личной гигиены, вплоть до того, что он отвергал любые мои сексуальные поползновения, если за десять минут до таковых я не принимала душ. Раз я предложила ему познать радость куни — серьезнейшая ошибка. Вместо того чтобы жадно наброситься на мою интимную зону, Стюарт, выпучив глаза, принялся перечислять разнообразнейшие штаммы бактерий, что могли бы облюбовать мои гениталии в качестве пристанища.
Парнем номер четыре стал Энди. Чему я научилась от него, так это тому, что для страстных мужчин порой свойственно делиться этой самой страстью, и в его конкретном случае весьма обильно. Любовником Энди был крайне предприимчивым и в точности знал, на какие кнопки нажимать. Его губила многозадачность: он нажимал столько кнопок в стольких местах, что в конце концов это выходило ему боком. Он был как крэк, на который с легкостью подсаживаешься, а потом мучительно пытаешься слезть. Жаль, что Энди вскружил голову не мне одной. Мне он очень нравился.
И вот я с парнем номер пять. Со своим женихом, будущим мужем. Он отнюдь не совершенство, но, полагаю, я и сама далека от идеала.
Ростом я определенно не вышла, да к тому же падка на кондитерские изделия. Мои каштановые волосы до плеч скорее источник раздражения, чем достоинство, а мои голубые глаза некоторые считают чересчур холодными.
Но, как пела Глория Гейнор, я такая, как есть.
Я удобно устраиваюсь под одеялом и медленно погружаюсь в сон.
Восемь часов спустя я просыпаюсь в пустой постели. Карл всегда встает первым. Пробуждение его сопровождается бьющей через край энергией и раздражающим воодушевлением. Я, напротив, отхожу от сна медленно, потихоньку раскачиваясь. Мне по вкусу зеленый чай и классика «Радио 3», а Карлу — двойной эспрессо и попса «Кисс ФМ».
Я вяло бреду в ванную и принимаю душ.
Возвращаюсь в спальню и облачаюсь в старенькие джинсы и утративший форму черный свитер: удобство превыше моды. Стягиваю волосы в хвост и крашусь, целых две минуты.
Мельком осматриваю себя в зеркале. Сгодится.
Иду вниз, где Карл уже поглощает завтрак за столом на нашей отремонтированной кухне. Я говорю «нашей», но на самом деле кухня, да и весь дом, мои. Как, увы, и ипотека.
Я приобрела дом на Элмор-роуд, 14 в складчину с парнем номер три, Стюартом, почти десять лет назад. Это изящный викторианский дом с кухней и гостиной на первом этаже и двумя спальнями на втором, и я его просто обожаю. После расставания со Стюартом я спустила приличную часть отцовского наследства на выкуп доли своего бывшего. Деньги эти служили хоть и скудным, но все же утешением за безотцовщину, но без них у меня ни за что не получилось бы отделаться от Стюарта и сохранить обожаемый дом.
— Чайник вскипел, — рапортует Карл, жуя подгорелый тост.
— Спасибо. Радио не слишком орет?
Он пожимает плечами и снова утыкается в журнал.
Я убавляю громкость и завариваю чашку зеленого чая.
— Что за журнал?
— Про мотоциклы. Подумываю вот обзавестись. Глянь.
Он протягивает мне журнал, демонстрируя фотографию ядовито-зеленой машины смерти.
— Миленький.
Мне совершенно не интересно, но приятно, что Карл в кои-то веки читает что-то помимо газет, пусть даже разглядывает картинки.
— Красавец, а? — мечтательно изрекает он. — Разгоняется до ста километров за 2,6 секунды.
Пока Карл чахнет над фотографией, я принимаюсь за мюсли, но продолжаю разговор:
— И сколько такая зверюга стоит?
— Больше двадцати штук.
Я чуть не поперхнулась.
— Если не выиграем в лотерею, кроме фото тебе ничего не светит.
Он отвечает невинным взглядом.
— Может мужчина помечтать или нет?
Я одариваю его улыбкой, и Карл возвращается к картинкам.
Да, он неисправимый мечтатель.
В семнадцать лет бросил колледж и основал агентство по организации праздников. Контора прожила восемь месяцев. Не смутившись, Карл приступил к осуществлению следующего грандиозного замысла. К началу третьего десятка он успел перебрать их немало. В конце концов его предпринимательский дух увял, и он смирился с карьерой в местном совете.